Семь смертей Эвелины Хардкасл

– Я обязан сказать ей правду, – настаиваю я, ошеломленный пренебрежительной черствостью Даниеля.

Он заметно напрягается.

– Если она узнает правду, то возненавидит вас, – цедит он сквозь зубы, оглядываясь, не подслушивают ли нас. – И тогда помощи от нее не дождешься. – Он шумно выдыхает, надувая щеки, ерошит волосы и снова улыбается мне; напряжение покидает его, и он сдувается, как воздушный шарик. – Что ж, поступайте, как считаете нужным. Только давайте сначала изловим лакея. – Он смотрит на часы. – Потерпите всего три часа.

Наши взгляды встречаются: в моем сквозит сомнение, в его – мольба. Я сдаюсь, говорю:

– Ладно.

– Вы не пожалеете.

Он хлопает меня по плечу, весело машет Миллисент и отправляется в особняк уверенным шагом, как человек, у которого появилась цель.

Я поворачиваюсь к Миллисент, которая, поджав губы, смотрит на меня.

– Какие пройдохи у тебя в приятелях, – хмыкает она.

– А я и сам пройдоха, – отвечаю я, не отводя глаз.

Она качает головой и идет дальше, чуть замедляет шаг, дожидаясь, пока я ее догоню. Мы подходим к теплице. Стекла в ней разбиты или выдавлены напором разросшейся зелени. Миллисент заглядывает внутрь, но сквозь густую листву ничего не рассмотреть. Она жестом манит меня за собой, мы направляемся в дальний конец, к дверям, но они стянуты цепью и заперты на висячий замок.

– Ах, какая жалость, – вздыхает Миллисент, дергая цепь. – Я в молодости часто сюда заглядывала.

– Вы и раньше бывали в Блэкхите?

– В юности я проводила здесь каждое лето. Мы все сюда приезжали: Сесил Рейвенкорт, близнецы Кертисы, Питер Хардкасл и Хелена – они тут и познакомились. А когда я вышла замуж, то привезла сюда твоих брата с сестрой. Их детство прошло в обществе Эвелины, Майкла и Томаса. – Она берет меня под руку, и мы идем дальше. – Здесь было так весело! Хелена всегда мне завидовала, потому что твоя сестра – красавица, а Эвелина – простушка. Да и у Майкла внешность подкачала, лицо какое-то мятое. А вот Томас был очень хорошеньким, но погиб. Жаль, конечно, что на долю бедной Хелены выпал двойной удар судьбы. Ну а ты, мой мальчик, самый красивый из всех, – говорит она и гладит меня по щеке.

– Эвелина прекрасно выглядит, – возражаю я. – Она восхитительна.

– Неужели? – изумляется Миллисент. – Ну, не знаю, может быть, Париж пошел ей на пользу. Она меня избегает. Видно, вся в мать. Зато понятно, почему Сесил за ней волочится. Он кого хочешь перещеголяет своим тщеславием, даже твоего отца, с которым я прожила полвека.

– Хардкаслы ее ненавидят. В смысле Эвелину.

– С чего ты взял? – Миллисент хватает меня за руку, трясет ногой, пытаясь стряхнуть с ботинка налипшую грязь. – Майкл ее обожает. Он почти каждый месяц ездил к ней в Париж, а как она вернулась, они просто неразлучны. Питер к ней равнодушен, а вот Хелена… Ну, после гибели Томаса она так и не оправилась. Приезжает сюда каждый год, в годовщину его смерти, гуляет у озера, иногда даже разговаривает с покойным сыном, я сама слышала.

Дорожка выводит нас к пруду – к тому самому, на берегу которого Эвелина сегодня застрелится. Как и все в Блэкхите, пруд красив только издали. Из бальной залы он выглядит длинным зеркалом, отражающим величие особняка, а вблизи заметно, что это давно не чищенный бассейн со стоячей водой и растрескавшимися плитками облицовки, покрытыми толстым ковром мха.

«Почему она решила застрелиться здесь, а не у себя в спальне или в вестибюле?»

– Что с тобой, мой мальчик? – спрашивает Миллисент. – Ты какой-то бледный.

– Жалею, что здесь все так запущено, – отвечаю я с натянутой улыбкой.

– Да, но тут уж ничего не поделаешь, – вздыхает она, поправляя шарф. – После смерти сына жить здесь Хардкаслы не могли, а покупателей на имение не нашлось, особенно после такой трагической истории. Как по мне, надо было его вообще забросить, пусть бы здесь все лесом заросло.

Подобные рассуждения навевают уныние, но Джонатан Дарби не способен на долгие размышления, и вскоре меня занимает уже только подготовка к сегодняшней вечеринке. За окнами бальной залы суетятся слуги, начищают полы, подкрашивают стены, а горничные с метелочками для пыли взбираются на высокие шаткие лесенки. В дальнем конце залы скучающие музыканты лениво настраивают инструменты, а в центре залы Эвелина Хардкасл руководит расстановкой мебели и украшений. Она подходит к работникам и прислуге, ласково с ними разговаривает, лучится доброй заботой, и я с тоской вспоминаю день, проведенный в ее обществе.

Смеющиеся Мадлен Обэр и Люси Харпер – та самая служанка, которой нагрубил Стэнуин и с которой подружился Рейвенкорт, – устанавливают диван у сцены. Я рад, что эти невинные души нашли друг друга, но это не уменьшает моей вины за утреннее происшествие.

– Я тебя предупреждала, что больше не буду покрывать твои прегрешения, – напряженно произносит Миллисент, заметив, как я смотрю на служанок.