– В записке ясно говорилось, что я должна застрелиться на берегу пруда ровно в одиннадцать часов вечера, иначе вместо меня погибнет тот, кто мне очень дорог.
– Фелисити? Я знаю, что она оставила для вас записку у колодца, а прежде вы обратились к ней с просьбой о помощи в каком-то деле, которое касалось ваших отношений с матерью. Майкл сказал, что она – ваша давняя подруга. Ей грозит опасность? Ее похитили?
Это объяснило бы, почему мне до сих пор не удалось ее отыскать.
Эвелина захлопывает шкатулку, поворачивается ко мне, опирается о столешницу:
– Не сочтите меня невежливой, но, по-моему, вам пора. Меня просили напомнить вам о камне, за которым надо следить. Вам понятно, что значат эти загадочные слова?
Я киваю, вспомнив просьбу Анны. Я должен стоять у камня в тот момент, когда Эвелина застрелится. И не двигаться. Ни на шаг.
– В таком случае я выполнила свою задачу и тоже ухожу, – заявляет Эвелина. – Где серебристый пистолет?
Пистолет выглядит игрушкой даже в ее тонких пальцах; не оружие, а украшение, стреляться из такого неловко. Я задумываюсь, в чем смысл такого странного орудия смерти и не менее странного способа покончить с жизнью. Может быть, в этом есть какой-то подспудный намек? Эвелину хотят сначала подчинить и унизить, а уж потом погубить.
Ее лишают всякого выбора.
– Какая прелестная смертоносная вещица, – вздыхает Эвелина, разглядывая пистолет. – Не опаздывайте, мистер Дарби, от вашей пунктуальности зависит моя жизнь.
Бросив прощальный взгляд на шкатулку, она уходит.
Стою, дрожа от холода, рядом с камнем, который Анна положила на траву, боюсь даже сдвинуться чуть влево, к жаровне. Не знаю, зачем я здесь, но если это поможет спасти Эвелину, то буду стоять на этом месте, даже если промерзну насквозь.
Мельком гляжу на купу деревьев, где в сумраке прячется Чумной Лекарь. Он смотрит не на пруд, как мне казалось, когда я видел его глазами Рейвенкорта, а куда-то правее. По наклону его головы понятно, что он с кем-то беседует, но издали не разглядеть с кем. Как бы то ни было, это радует. Эвелина намекнула, что нашла союзников среди остальных моих ипостасей, так что, может быть, там, в кустах, прячется какой-то неизвестный мне помощник.
Ровно в одиннадцать часов Эвелина направляется к пруду; в безвольно опущенной руке зажат серебристый пистолет. Она бредет по дорожке вдоль жаровен, переходя от пламени к тени; подол синего вечернего платья волочится по траве. Мне хочется выхватить у нее пистолет, но чья-то невидимая рука неумолимо орудует загадочными рычагами. Я уверен, что вот сейчас раздастся крик, кто-то выбежит из темноты и скажет Эвелине, что все кончено, что убийца пойман. Она выронит пистолет, разрыдается, а Даниель объяснит, как мы с Анной сможем отсюда выбраться.
Впервые за все время я ощущаю себя частью чего-то большего.
Ободренный этой мыслью, замираю у камня.
Эвелина подходит к самой воде, смотрит на купу деревьев, наверняка вот-вот заметит Чумного Лекаря, но в последний момент отводит взгляд. Она нетвердо стоит на ногах, пошатывается, словно бы движется под музыку, слышную ей одной. Пламя жаровни отражается в гранях бриллиантового ожерелья, будто в горло вливают жидкий огонь. Она дрожит, на лице написано отчаяние.
Оглядываюсь на особняк, где у окна бальной залы Рейвенкорт печально глядит на Эвелину. Какие-то слова срываются с его губ, но помочь ничем не могут.
– Господи, – шепчет Эвелина в ночь.
По ее щекам струятся слезы. Она направляет дуло пистолета в живот и нажимает на спусковой крючок.
Грохот выстрела раскалывает мир, заглушает мой испуганный крик.
Гости в бальной зале цепенеют.
Удивленные лица поворачиваются к пруду, все глаза устремляются к Эвелине. Она зажимает рану на животе, между пальцами сочится кровь. На лице застыло растерянное выражение, будто случилось что-то, чего быть не должно, но, прежде чем она осознает это, колени у нее подгибаются, и она падает ничком в воду.
В ночном небе вспыхивает фейерверк, гости высыпают из зала на лужайку, тычут пальцами, ахают. Кто-то бежит ко мне, тяжело топая по грязи. Поворачиваюсь, и меня толкают в грудь. Я валюсь на землю вместе с неизвестным противником.
Он пытается вскочить, но лишь царапает мне лицо, пинает коленом в живот. Вспыльчивый нрав Дарби вырывается из-под контроля. С громким воплем я колочу по темному силуэту неизвестного, хватаю его за одежду, он ускользает.
Слуги поднимают меня с земли, держат за руки, а я завываю в бессильной ярости, пока с моим противником проделывают то же самое. Кто-то приносит фонарь, и я вижу, как беснуется Майкл Хардкасл, который отчаянно рвется из сильных рук Каннингема к недвижному телу Эвелины.
Я изумленно гляжу на них.
Мое бешенство испаряется, я обмякаю на руках слуг. Смотрю на пруд.
Когда я следил за происходящим глазами Рейвенкорта, Майкл пытался вытянуть сестру из пруда. А теперь какой-то высокий тип в плаще вытаскивает ее на берег и накрывает окровавленное тело пиджаком доктора Дикки.