Семь смертных грехов

В этот момент я, устроившийся в кресле и с самого начала присутствовавший при этом разговоре, столкнулся с необходимостью что-то немедленно предпринять, чтобы не превратиться в дичь. Причем я мог сделать это незаметно, ведь мертвые не видят живых. Я осторожно пробрался между ними и подошел к дубовой двери, готовясь удрать. В тот момент, когда я взялся за дверную ручку, я услышал, как на улице зазвонил трамвай «двойка», и почувствовал, что дверь, к счастью, не заперта на ключ и что с той стороны, из Дома, выкрашенного чаем, на ручку кто-то резко нажал…

Комната, в которой исчезают шаги

Действие происходит в доме номер 9 по улице Светозара Радича

ЗАВИСТЬ — пятый из семи смертных грехов. Данте помещает завистников во второй круг «Чистилища». Босх изображает их обезьянами. На шагаловской семипалой ладони завистникам соответствует безымянный палец. Этот палец в астрологии связан с планетой Марс.

Давайте я сначала представлюсь. Меня зовут Ингерина.

Я всегда испытывала особую симпатию к Лене, героине этого повествования, хотя она и относится к тем людям, которым при прощании приходится говорить «до свидания» по меньшей мере пару раз. Но все-таки у нее была акустическая душа, в которой эхо откликалось всегда дважды, с долгой тихой паузой между откликами. И кроме того, обе мы жили в одном и том же рассказе.

«Существует такой возраст, когда на ладони начинают расти усы. Сначала у мальчиков, а потом и у девочек. Эти усы не видны, однако всем известно и то, что они есть, и то, почему они появляются. Те,

у кого их еще нет, услышав подобную новость, смотрят себе на руки и этим выдают свою тайну…» — так со смехом думала Лена, поднимаясь по ступенькам дома номер девять по улице Светозара Радича. Вход был со двора, там, где в каменную ограду сада был встроен великолепный камин из тесанных блоков песчаника. Рядом с ним росла высокая туя, похожая на кипарис. Лена снимала здесь, на первом этаже, квартиру, а точнее, одну довольно большую комнату, наполненную речным ветром с Савы. Полки с книгами какого-то покойника закрывали все стены до потолка, а в углу стояла чья-то кровать с бесчисленными подушками, жесткая, будто скамья. Книги были откормленными, как и любые книги, которые никто не читает. К одной из полок, прямо поверх книг, было приделано зеркало с дыркой в углу. Все помещение пропахло кожей и давно выкуренными трубками. Когда-то оно было мужским. Сейчас через одно окно проникал запах паприкаша, а через другое — сбежавшего молока.

Въехав в квартиру, Лена вытащила из одного кармана и спустила на пол кошку, а из другого извлекла зубную щетку. Достала из рюкзака компьютер и поставила его на умывальник, в котором так и так не было воды, а на окна вместо занавесок повесила два своих летних платья. С того дня она каждую субботу уходила в зоопарк, располагавшийся неподалеку от дома, и записывала там птичьи голоса. Начала она с чибиса и потом продолжила по списку, составленному из названий птиц, упоминавшихся в произведениях Шекспира. Она хотела получить их общую песню и потом попытаться по ней что-то прочесть. А по четвергам она причесывалась на пробор, приклеивала на него нитку мелких стеклянных бус, которые свисали через лоб до переносицы, пускала на полную мощность музыку из кинофильма «Парк юрского периода» и собирала в этой комнате нас, своих однокурсников с факультета, где она училась. Эти сборища проходили у нее каждый четверг с одиннадцати вечера и до упора.

Помню первую такую посиделку, когда Павле Борнемиса неосторожно ляпнул, что Лена могла бы поставить нам ту самую запись с голосами птиц или рассказать, что снилось ей прошлой ночью.

Как обычно, Лена не заставила долго себя упрашивать.