Семь смертных грехов

_ Ты, наверное, один из тех, кто не сеет, не жнет,

а в житницы собирает.

Вельможа гневно засопел и покосился на квестаря, который, сложив руки на животе, сидел с невинным видом уставившись в пространство.

- Что ты хотел этим сказать? - высокомерно фыркнул магнат. - Если в этих словах, заключается что-либо оскорбительное, ты будешь примерно наказан.

Вельможа двинул пальцем, и шляхтич, которого звали Тшаска, грохоча кривой саблей, подскочил к столу. Как коршун, навис он над головой квестаря.

- Ну, отец! Забыл, что ли, как языком поворачивать? Брат Макарий взглянул исподлобья на пана Тшаску.

- Отвечай, поп, - зарычал тот, - а то я тебе начисто побрею голову, хоть у тебя и так на волосы неурожай!

- Хватит, - остановил его квестарь, - Хоть голосок у тебя, брат, и красив, но я к такому нежному пенью не привык, поэтому замолчи и пощади мои уши.

Пан Тшаска задрожал от бешенства и по лицу своего благодетеля хотел прочесть, как следует реагировать на такую дерзкую выходку, но вельможа улыбался и по выражению его лица нельзя было ничего угадать. Тогда пан Тшаска с шумом повернулся и отошел к печи, где уже жарились на вертелах каплуны и кипела вода с живицей. В курной избе дым стоял стеной, и, несмотря на то, что в печь опять были подброшены для аромата можжевеловые ветки, все задыхались и кашляли, как певчие в праздник крещения.

- А знаешь ли ты, отец, что я довожусь племянником краковскому архиепископу? - спросил вельможа.

- По всему видно, - как бы вскользь ответил брат Макарий, - при тебе так много прислужников, и все звонят саблями по делу и без дела.

- А знаешь ли ты, что ленчицкий воевода родной брат моего отца?

- Я и это сразу понял по тому, какое уважение вы оказали моей скромной особе, и уверен, что вы внесете в мою нищенскую суму примерное подаяние, потому что в Польше нет более щедрого человека, чем пан воевода.

Магнат расхохотался и подозвал пана Тшаску.

- Дай-ка ему денег.

Пан Тшаска покопался в кошельке и бросил на стол монету. Вельможа лениво потянулся.

- Еще! - приказал он, громко зевая.

Шляхтич неохотно вытащил еще одну монету. Серебро звякнуло о дубовые доски. Деньги мгновенно исчезли в складках рясы брата Макария.

- А знаешь ли ты, что я самый близкий родственник владелицы Тенчина?

- Боже ты мой! Вот этого, всемилостивый пан, я и не подозревал! Ведь говорят, что эта пани превратилась в сову и кричит по ночам у себя в лесах. Неужели это правда?

- Еще хуже, - ответил вельможа огорченно, - хуже потому, что ее окружает стая черных воронов, которые стерегут ее, как глаз во лбу, а она во всем слушает их.

- Слышал я эту притчу, - вздохнул брат Макарий, - но тогда разговор шел о преподобных отцах-иезуитах.

- И теперь речь идет о них же, - махнул рукой ясновельможный пан. - Только чудо могло бы освободить ее от их махинаций. А может быть, ты, отец, умеешь творить чудеса? Я слышал, что такие незаметные люди, как ты, пользуются особой милостью у всевышнего, которого они повседневно славят и усердно служат ему.

- Против этого возразить трудно, - согласился брат Макарий, потирая руки: на столе как раз снова появился объемистый жбан с роскошным вином, - бедность, желание помочь ближнему и возвышенные мысли в особом почете на небе. - Он уселся поудобней на скамейке и приготовился прополоскать горло вином еще одного сорта.

- Так соверши же, святой отец, какое-нибудь чудо теперь же, чтобы я мог поверить твоим словам, - насмешливо сказал вельможа.

- Чудо? - удивился брат Макарий. - Разве такая мелочь может произвести на тебя, ясновельможный пан, сильное впечатление?

- Очень большое, говорю тебе.

Квестарь расправил под столом свою рясу, пытаясь прикрыть лежащего под скамьей пана Литеру.

- Ну, отец, - торопил его магнат.

Брат Макарий молитвенно сложил руки и вознес взор

кверху; лицо его покраснело, а нос, увенчанный фиолетовой бородавкой, сморщился, как кузнечные меха. После этого он сильно, но незаметно для других пнул под столом пана Литеру. Тот, разбуженный внезапной болью, истошным голосом запел:

Восхвалите уста наши пресвятую деву...

Фальцет пана Литеры, заглушаемый грубым сукном рясы, похож был скорее на замогильный голос, чем на людское пение. Магнат, который не мог догадаться, откуда это исходит, побледнел, вскочил, осмотрелся кругом, перекрестился и замер, вытянувшись как струна, Слуги тоже основательно перепугались, а корчмарь даже выронил из рук полено, которое намеревался подбросить в огонь. Пан Литера тем временем взял самую высокую ноту, какую только сумел извлечь из своего горла. Квестарь молча шевелил губами и пребывал как бы в экстазе. Лишь другой, более ощутимый пинок принудил пана Литеру прервать арию. Он причмокнул, перевернулся на другой бок, жалобно всхлипнул и уснул. Брат Макарий опустил руки и, словно обессиленный, упал на скамейку. Прошла не одна минута, пока все пришли в себя. Вельможа был явно напуган и беспрестанно крестился. Пан Тшаска не мог произнести ни слова - у него отнялся язык. Остальная челядь сгрудилась у печи. Матеуш в душе благодарил бога, что принял квестаря как следует.