Семь смертных грехов Германского Рейха в Первой мировой войне

Нейтралитет Бельгии (нарушить который и без того было международным преступлением, в том числе по тогдашним понятиям) не был обычным нейтралитетом. Он торжественно гарантировался несколькими державами, среди них Англией. И эта английская гарантия не была только лишь формальностью. Бельгия с давних пор была континентальным предпольем Англии, а Антверпен "направленным в сердце Англии пистолетом". На протяжении столетий Англия вновь и вновь вела войны в Бельгии и за Бельгию, ещё в 1830 году угрожала из-за Бельгии войной Франции, ещё в 1870 году из уважения к бельгийскому нейтралитету строго его соблюдали. Всё это знал любой курсант военного училища. Если несмотря на это германский Генеральный штаб разработал план войны, который, безусловно, предусматривал проход войск через Бельгию, то тогда он знал, что тем самым неизбежно втягивает в войну Англию. Подобный план был, таким образом, допускающим обсуждение в случае войны, в которой Англия так или иначе с самого начала была гарантированным противником. Для любого другого случая следовало иметь наготове другие планы военных походов, в том числе и в случае, если они с военной точки зрения возможно казались менее соблазнительными. То, что с 1913 года не было больше никаких других планов, является невыполнением долга, за которое начальник Генерального штаба в правильно управляемой стране был бы не только смещён с должности, но и предстал бы перед судом.

В Германии вплоть до сегодняшних дней воспринимают план Шлиффена некритично, как своего рода само собой разумеющуюся вещь. Решение "военных полубогов" было, таким образом, чем-то вроде судьбы. Самое большее – это критика "выхолащивания" плана преемником Шлиффена в Генеральном штабе, младшим Мольтке. Но план Шлиффена не был судьбой, и до его выхолащивания дело вовсе не дошло. Выхолощенный или не выхолощенный, он втянул Англию в войну, в то время как вся германская военная политика в июле 1914 года основывалась как раз на шансе удержать Англию нейтральной. Германский Генеральный штаб разрушил творение германской политики; левая рука Германии не ведала, что творит правая.

Вплоть до сего дня остаётся неясным и непонятным то, что об этом никогда открыто не было разговора между рейхсканцлером и начальником Генерального штаба; что рейхсканцлер проводил политику – и притом в том деле, в котором речь шла о войне и мире, о жизни и смерти, – о которой он, собственно говоря, должен был знать, что начальник Генерального штаба разрушит её своими действиями, и что начальник Генерального штаба не возражал против проведения этой политики, хотя он и знал, что в свете его военных планов политические расчеты рейхсканцлера никогда не смогут осуществиться. В действительности ведь в кайзеровской Германии правительство и Генеральный штаб были сильно разделены, оба они, без конституционной горизонтальной связи друг с другом, подчинялись непосредственно кайзеру. Это была без сомнения конструктивная ошибка германской конституции. Но она не всё объясняет, и она ничего не извиняет. И Бисмарк тяжело страдал от самоуправства военных "полубогов" в 1866 и в 1870-1871 гг., и вынужден был бороться вплоть до нервного срыва и угроз физического самоубийства против того, что они ему снова и снова губили его политическую концепцию. И он именно это делал. У Бетманн-Хольвега для такой борьбы, которая должна была вестись в этом случае уже перед началом войны, не было либо силы характера, либо проницательности. В этом причина его отказа. И результатом было полное банкротство его самой по себе не столь уж необоснованной концепции войны, начиная с первого дня её.