Семь столпов мудрости

По правде говоря, турки столкнулись с неожиданными трудностями. Перед их штабом встала проблема высокой заболеваемости среди людей и нарастающей слабости животных: два симптома перегрузки и недостатка приличной пищи. Постоянная деятельность племен за их спиной мешала им. Кланы могли иногда отпасть от арабского дела, но не становились от этого надежными приверженцами турок, которые вскоре оказались в повсеместно враждебной стране. Вылазки племен за первые две недели января стоили туркам ежедневно потерь по сорок верблюдов и примерно по двадцать человек убитыми и ранеными, и соответствующего расхода припасов.

Эти вылазки могли нагрянуть из любой точки — как в десяти милях к морю от самой Медины, так и со всех следующих семидесяти миль в горы. Все это наглядно показывало, сколько трудностей создавало новой турецкой армии ее заимствованная у немцев сложность в снаряжении, когда с далекой станции снабжения, без готовых дорог, она пыталась продвигаться по исключительно неровной и враждебной местности. Административное развитие научной войны сковало ее мобильность и лишило ее дерзости; и трудности росли скорее в геометрической, чем в арифметической прогрессии, с каждой милей, которая отделяла командующих офицеров от Медины, дурно расположенной, ненадежной и неудобной базы.

Ситуация обещала туркам так мало, что Фахри, вероятно, был почти рад, когда внезапное продвижение превосходящих сил Абдуллы и Фейсала в последние дни 1916 года изменило стратегическую концепцию войны в Хиджазе и ускорили экспедицию в Мекку (после восемнадцатого января 1917 года), прочь с дорог Султани, Фари и Гаа, прочь из вади Сафра, чтобы держать пассивную оборону траншей в поле зрения стен Медины: эта статичная позиция сохранялась, пока прекращение военных действий не закончило войну и не принудило Турцию к бесславной сдаче Святого Города вместе с его беспомощным гарнизоном.

Глава XXII

Фейсал был прекрасным, пламенным тружеником, и от всего сердца выполнял то, на что соглашался. Он поклялся, что сейчас же отправится в Веджх; и вот мы с ним сидели вместе в день Нового года, совещаясь о том, что будет значить это продвижение для нас и для турок. Вокруг нас, по всей вади Йенбо, на целые мили, группируясь понемногу вокруг пальмовых садов, под самыми толстыми деревьями, по всем боковым притокам, где только было укрытие от солнца и дождя или хорошее пастбище для верблюдов, находились солдаты нашей армии. Горцев, полуголых слуг, стало немного. Большинство из присутствующих шести тысяч было самыми настоящими всадниками. Их очаги для кофе выделялись издалека, с верблюжьими седлами, собранными вокруг огня в качестве подлокотников для людей, склонившихся над едой. Арабы отличались таким физическим совершенством, что могли лежать расслабленными на каменистой земле, как ящерицы, они вливались в ее грубую форму, забывшись, как мертвые.

Они были спокойны, но уверенны. Некоторые из них, прослужив Фейсалу шесть месяцев или больше, потеряли тот первозданный пыл, который так захватил меня в Хамре; но они приобрели взамен опыт; и сила постоянства в убеждениях была для нас полнее и важнее, чем прежнее неистовство. Их патриотизм был теперь сознательным; и их служба становилась более регулярной, когда увеличивалось расстояние между ними и их домами. Кочевники по-прежнему были независимы в подчинении; но они выработали хоть какой-то распорядок в лагерной жизни и в походе. Когда к ним приближался шериф, они выстраивались в неровную линию, и все отдавали официальное приветствие — поклон вместе с движением рукой к губам. Они не смазывали свои ружья: говорили, что тем меньше их будет забивать песок, к тому же у них не было масла, а если и было, то они предпочитали употреблять его, чтобы смягчать ссадины от ветра на коже; но ружья содержались в порядке, и некоторые из их владельцев могли стрелять на длинные расстояния.

В массе они не были опасны, поскольку у них не было ни корпоративного духа, ни дисциплины, ни взаимного доверия. Чем меньше была команда, тем лучше результат. Тысяча арабов — это была толпа, никуда не годная против отряда турецких солдат; но три или четыре араба в своих горах остановили бы дюжину турок. Наполеон замечал то же самое о мамелюках[54]. У нас было еще слишком короткое дыхание, чтобы обращать нашу торопливую практику в принцип: наша тактика была эмпирической — хвататься за первые средства, чтобы избежать трудностей. Но мы учились, как и наши люди.