И потому эта строгость должна быть особой в отношении того искусства, чьи создания являются наиболее масштабными и наиболее распространенными; которое требует для своего осуществления совместных усилий многих людей, а для своего совершенствования – упорства многих поколений. И, учитывая также то, что мы уже неоднократно говорили об Архитектуре – ее постоянное влияние на впечатления повседневной жизни и ее реализм, в отличие от двух родственных ей искусств, которые в сравнении с ней не более чем описание событий и грез, – мы можем ожидать, что обнаружим зависимость ее состояния и действия от более строгих законов, чем у них; что те вольности, которые допустимы в творениях отдельной личности, на Архитектуру не распространяются и что в установлении своих отношений со всем, что имеет важное значение для человека, она выдвигает своим собственным величественным подчинением некоторое подобие того, от чего зависит общественное счастье и сила человека. Мы могли бы поэтому, и не опираясь на опыт, заключить, что Архитектура никогда не могла бы процветать, не будучи подчиненной национальному закону, столь строгому и повелительному, как те законы, которые регулируют религию, политику и общественные отношения, и даже более требовательному, чем они, ибо закон этот, с одной стороны, способен на большее принуждение, распространяясь на более пассивный объект, а с другой – требует большего повиновения как чистейший тип не одного из многих законов, но совместного действия их всех. Но в этом вопросе опыт говорит громче, чем здравый смысл. Если и есть какое-то условие, которое в развитии архитектуры видно отчетливо и повсеместно; если среди противоречивых свидетельств успеха, сопровождающего противоположные примеры свойств и обстоятельств, можно безоговорочно сделать какое-то заключение, то оно таково: архитектура любой страны велика только тогда, когда ее законы настолько общеприняты и упрочены, как и национальный язык, и когда местные различия в стиле – не более чем диалекты того же языка. Все прочие условия являются сомнительными: нации всегда одинаково добивались успехов в архитектуре как во времена бедности, так и процветания, во времена войны и мира, во времена варварства и утонченности, при самых либеральных и самых деспотических правительствах; но единственное условие всегда оставалось постоянным, единственное требование прослеживается везде и во все времена: чтобы произведение принадлежало к определенной