Семь сыновей (ЛП)

У меня перехватывает дыхание, когда я чувствую, палец, прижимающийся к моему клитору, и, несмотря на всю мою ненависть, моё предательское тело отвечает, тая, как масло на солнце в полдень. Я всасываю воздух, когда он продолжает доставлять мне удовольствие, и чувствую, как моё внутренне сопротивление разваливается на куски и слабеет с каждым кругом, который выводит его палец.  Моя задница — это катаклизм удовольствия и боли, и то, как он барабанит своими пальцами по моему клитору, приводит меня к опасной близости к оргазму.

Я беззащитна под его опытными руками, когда он подводит меня к вершине оргазма — ожесточенная война ведётся внутри меня. Поскольку это не должно ощущаться так хорошо.

Я стону, резко толкаясь бёдрами к нему навстречу, когда всё моё тело предаёт меня, жадное до этого кульминационного момента, стремясь к освобождению.

— Крошка, — стонет Дорнан, когда я разлетаюсь на миллион кусочков под его ловкими пальцами. Это должно быть завело его, поскольку, как только моё лоно сжимается, и я кончаю, Дорнан выходит из меня, оставаясь полностью неподвижным на мгновение, а затем стонет тем самым стоном, прижимая моё лицо к столу и выплескивая горячую сперму на поясницу.

Я заставляю себя оставаться совершенно неподвижной, мои ноги слегка дрожат, поскольку я стояла на цыпочках, моя щека прижата к холодному столу, поскольку если я перестану так делать — то закричу. Я буду кричать, и вцеплюсь ему в глаза, пытаясь их выцарапать.

А я не могу. Я не могу просто пустить под откос всё это, особенно, теперь, когда позволила ему снова побывать внутри меня. Он пыхтит, восстанавливая дыхание, его руки, всё ещё вокруг моих бедер. Я неловко наклоняюсь к столу, внимательная к тому что, если я встану прямо, то устрою бардак на полу. Дорнан тянется к коробке с салфетками на столе и вытирает свою липкую жидкость с моей кожи.

— Спасибо, — бормочу я, поворачиваясь к нему лицом, моя рука преднамеренно прикрывает бедро. Он определенно выглядит более расслабленным, чем когда я пришла, хотя также он выглядит усталым. Слишком много поздних ночей. Слишком много крови на его руках. Слишком многие невинные жизни оборвались по его воле.  Он, по всей видимости, рассеяно поглаживает мои груди. Я хочу оттолкнуть его, схватить серебряный нож для писем со стола и воткнуть его прямо в герб семьи на задней части его шеи.

— Ты можешь привести себя в порядок там, — говорит он, указывая на ванную, которая примыкает к офису. — Прими душ, если хочешь.

Я приму душ. Самый горячий грёбаный душ, чем когда-либо, чтобы сжечь твои прикосновения к моей коже.

— Я быстро, — говорю я, стремительно двигаясь в ванную с одеждой по-прежнему прижатой к туловищу, закрывая шрамы. Я захлопываю дверь, борясь с внутренним сражением: должна ли я закрыть дверь или нет. В конце концов, я не закрываю, но немедленно надеваю шорты, не запариваясь принять душ. Я немедленно чувствую себя лучше, как только они застёгнуты и прикрывают изуродованную плоть на моём бедре. Я хватаю полотенце с полки и мочу его под краном, пока вода тёплая и добавляю немного мыла на материал. Я мою спину так хорошо, как только могу. Я просто должна выглядеть достаточно презентабельно, чтобы вернуться в гостиницу, прежде чем подарю себе обжигающий душ. Я надеваю лифчик, натягиваю обратно майку и смотрю на себя в большое зеркало, которое висит над раковиной.

Абсолютная незнакомка смотрит на меня, настолько другая, что я не могу в ней узнать себя. У Джульетты были светлые волосы до плеч, бледная кожа и зелёные глаза.

Девочка, на которую я пристально смотрю, с тёмно-каштановыми волосами, что достают до задницы, благодаря наращиванию, загорелую кожу, благодаря часам лежания на шезлонге, и тёмно-синие глаза, которые по-прежнему отражают самый крошечный намек на коричневатый оттенок, который не могут убрать даже контактные линзы.

Я скучаю по Джульетте. Но в тоже время я ощущаю, как активизировалось моё новое  «Я». Анонимность позволяет мне кое-что, что я недооценивала, когда Доктор Ли и я пробегались по моим хирургическим планам изменений. У меня зашкаливает адреналин, только что трахнув Дорнана, моя задница пульсирует, но мой дух ликует.

Я сделала это. Я, бл*дь, сделала это. Я одурачила его.

Он понятия не имеет — кто я.

Когда я выхожу из ванной, Дорнан уже вернулся за свой стол, как будто ничего и не происходило.

— Итак, — говорю я, как будто ещё не знаю. — Я получила работу?

Он рассекает своей ручкой воздух, жестикулируя мне, чтобы я села. Я вытаскиваю металлический табурет из-под стола (стола, на котором мы только что трахались), и сажусь на него своей пульсирующей задницей.

— Ты на наркотиках? — спрашивает Дорнан. — Пьёшь? Какая твоя тема?

Я пожимаю плечами.

— Я вообще-то действительно скучная.

Дорнан знающе улыбается,  обнажая идеальные зубы. Он и его сыновья могли быть грубыми, покрытыми татуировками, но у них у всех удивительно прямые белые зубы.

— Ладно, — говорю я, неловко ерзая на месте. — У меня было много секса с большим количеством разных людей. Это может быть проблемой?