Семь троп Питера Куинса

Он принял меня с распростертыми объятиями. В его доме в честь меня устроили королевский прием. Я пробовал спросить его о перспективах на будущее, но он ответил, что ради моего приезда на две недели оставляет все дела и будет только праздновать мое возвращение. — Мартин снова помолчал.

— Лицемер чистой воды, а? — заметил вполголоса Питер Куинс.

— Вряд ли, — с сомнением покачал головой Эвери. — Нельзя так запросто его осуждать. Думаю, что ему так нравится играть, что он сам не знает, когда действительно поступает всерьез. Во всяком случае, две веселые недели прошли, и я направился на его собственную половину. Апартаменты не уступали императорским покоям — шкатулки с драгоценностями, нежели жилые помещения. Но увиденное мною не имеет отношения к делу, если не считать одного — на стене висел ее портрет!

— Да-а, — усмехнулся Питер, — я уже подумал, что в этой истории не хватает героини.

— Без нее мне лучше сразу умереть, — вздохнул Мартин Эвери.

— И все же — разве ты от нее не удрал?

— Я еще к ней вернусь! И ничто на свете меня не удержит.

— Портрет, — напомнил Питер Куинс.

— Погодите минутку, сейчас расскажу, — кивнул Эвери, судорожно затягиваясь сигаретой. У без того едва различимое хмурое лицо заволокли клубы дыма.

Глава 11 ДЛИННЫЙ НОЖ

— Не стану говорить о ее лице, — продолжал Ч Мартин Эвери. — Прежде всего, его невозможно описать, а если бы удалось, вы бы мне не поверили.

— Возможно, — согласился Питер. — Ты ведь видишь ее глазами влюбленного.

— Для парня ваших лет это звучит очень мудро, — с легкой усмешкой заметил Мартин Эвери, — но если бы вы ее видели…

— Не бойся. Никогда не увижу.

— Но если увидите, с вами случится то же самое. Смею только со всей серьезностью заверить, что не встречал более идеального образа: лицо, улыбка, руки, шея — сплошное совершенство. А благоуханна, как море благовоний.

— Теперь, когда ты настроился на возвышенный лад, не жди, что я тебе поверю.

— Ее невозможно описать простыми словами, но если бы вы увидели ее, Куинс, то признали бы, что я даже недоговариваю. Старина Монтерей заметил, что я не в силах оторваться от портрета.

«Кто она?» — спросил я. «Догадайся», — сказал он. «Это женщина, которую вы знали в юности», — с замирающим сердцем предположил я. «Неужели она выглядит так старомодно?» — удивился он. «Она выглядит так, будто жила во все времена!» — воскликнул я. Монтерей аж подпрыгнул на стуле. «Я когда-нибудь тебе о ней рассказывал?» — резко спросил он. «Никогда», — ответил я. «Тогда откуда ты взял такие слова?» — «Глядя на портрет». — «Вот что, хватит об этом! Хватит!» — отрезал Монтерей. Очень взволнованный, он возбужденно зашагал, по комнате. Наконец, взяв себя в руки, остановился и сменил тему.

Предупредил, что завтра свозит меня посмотреть новые площади.

Восторженно заговорил о том, что в Мексике много пустынных земель, которые оживут, как только придет вода. И что я — тот человек, которому предстоит совершить это волшебство.

Однако я понял, что, начав разговор о девушке с портрета, я затронул его больное место. Да и сам я слишком нервничал, чтобы придать значение волнению Монтерея. В ту ночь я видел ее во сне. На другой день мы с Монтереем отправились в длительную поездку и отсутствовали двадцать дней. За это время проехали четыреста миль. Монтерей показал мне полдюжины перспективных участков, не уступавших по размерам тому, который я уже для него обустроил. Меня ждали дело всей жизни, слава и богатство. Когда я принялся рисовать Монтерею картину преображенных пустынь, старина, казалось, захмелел от счастья. Он так крепко пожал мне руку, что я испугался остаться без пальцев.

— Говоришь, он старик? — спросил Питер.

— Ему пятьдесят… или шестьдесят… точно не знаю. Волосы седые. От этого выглядит старше. Но силенки не занимать.

— Странно, — заметил Питер.

— На обратном пути мы строили планы освоения богатств мексиканских пустынь. Перед нами открывались захватывающие возможности. Однажды под вечер мы поднялись на гребень, откуда открылся стоявший на верхушке скалы большой дом Монтерея. И тут произошло невероятное. Взглянув туда, мой хозяин с криком: «Она здесь!» — пришпорил коня и словно сумасшедший помчался вниз по склону.

Я задержался и посмотрел на дом в бинокль. Над ним развевался отсутствовавший прежде ярко-голубой флаг с красным крестом, поднятый над одной из квадратных башен.

— Башен? — переспросил Питер.

— Разве я не говорил, что дом — настоящий замок? Я поскакал следом, но мне ли угнаться за Монтереем! У входа в дом, вернее, в конце дорожки, подходившей к самому дому, стоял его конь весь в мыле и шатался от изнеможения.

«Что случилось?» — спросил я слугу, принявшего у меня поводья.

«Не понимаю, сеньор», — ответил он.