Семь трудных лет

О первых двух годах своей жизни после побега из плена Новак высказывается неопределенно. В передаче, которой в 1969 году «Свободная Европа» начала цикл «Портреты наших сотрудников», Новак говорил: «Сначала я сотрудничал, впрочем довольно непостоянно, с полковником Влодаркевичем. Это меня не совсем устраивало. Слишком много было здесь политики, причем не такого рода политики, которая отвечала бы моим взглядам. В конце концов в 1941 году я нашел поле деятельности, которое мне особенно подходило, а именно «акцию Н…»

Новак, известный своими взглядами, которые открыли ему дорогу к креслу директора польской или, точнее, антипольской секции радиостанции «Свободная Европа», открыто не любит уточнять, какие он имел или сейчас имеет политические взгляды. Это не черта его характера, а главным образом избранная тактика. Он хочет быть в глазах доверчивых людей непогрешимым пророком, не опасаясь, что кто-нибудь разоблачит его мошенничество. Такую роль можно играть, только если не пытаешься ничего по-настоящему предвидеть, можно также хвастаться постоянством убеждений, если никто их до конца не знает.

Новак принимал участие в подпольном движении в годы оккупации. Однако у него явная склонность к переоценке своей роли в «акции Н» и искажению фактов. Эта акция, как известно, заключалась в разработке и распространении антигитлеровских листовок, брошюр, газет и распоряжений, написанных на немецком языке и так отредактированных, что они могли считаться делом рук самих немцев — членов тайных оппозиционных организаций. Преувеличивая свои заслуги в «акции Н», хвастаясь подпольными подвигами, Новак создает себе ореол борца за свободу. Эти мифы ему нужны для поддержания репутации у американцев в качестве доказательства, что они имеют сотрудника с большим опытом работы в пропаганде.

Действительные функции Новака в «акции Н» до конца еще не выяснены. Многое говорит о том, что уже во время войны Новак имел связь с английской разведкой. Сотрудничал с нею он намного шире и глубже, чем это должно бы вытекать из нормальных связей секретных служб двух государств-союзников. Три раза выезжал он из оккупированной Польши. Во второй раз находился в Лондоне восемь месяцев и тогда открыто перешел на службу к англичанам. В июле 1944 года был вновь переброшен в Польшу. Именно об этой миссии он широко рассказывал в упомянутой уже мною передаче.

Я процитирую отрывок из нее, который, с точки зрения исторической правды, вызвал много сомнений. Большинства из названных мною людей в то время уже не было в живых, и, следовательно, они не могли все это опровергнуть. Этот отрывок, как я полагаю, с полной определенностью вскрывает главную черту характера Новака.

«Отправлял меня главнокомандующий генерал Соснковский, с которым, впрочем, я летел из Лондона в Италию в одном самолете… Отправлял меня 10 июля премьер Миколайчик… Отправлял меня Тадеуш Ромер, тогдашний министр иностранных дел…»

Одним словом, верхушка эмигрантских властей. Ниже Новак не спускался. В Польше дело обстояло аналогичным образом. 30 июля 1944 года, за два дня до начала восстания в Варшаве, Новак якобы явился к главнокомандующему Армией Крайовой генералу Бур-Коморовскому.

«Было уже слишком поздно. После восстания генерал Коморовский сказал мне, что если бы я прибыл в город на пять минут раньше, то все, что я должен был сделать, могло б иметь решающее влияние на ход событий. Но в момент, когда я докладывал, основные решения, собственно, уже были приняты…»

Эти несколько фраз характеризуют болезненное самолюбие Яна Новака. Стремясь стать фигурой исторической, эпохальной, он непрерывно сыплет фамилиями людей, которых в истории нашего народа нельзя обойти. Он сознательно создает вокруг своей особы шумиху в надежде, что удастся пробраться еще на ступеньку выше. Нет недостатка и в других подобных примерах в упомянутой передаче.

Новак утверждает, что перед поражением Варшавского восстания он получил приказ уйти из Варшавы и пробраться вместе с Ядвигой Вольской, с которой тогда вступил в брак, в Лондон. Вот его слова:

«Нас должны были перебросить по так называемому воздушному мосту с группой очень видных лиц. Тогда должны были лететь Виценты Битос, Зигмунд Заремба, Хоппе и депутат Яворский из «Стронництва народовего».

Полет не состоялся. Однако Новак добрался до Лондона. Вместе с женой, пани Вольской, они якобы были первыми очевидцами и участниками Варшавского восстания, которые очутились на Темзе. Как это произошло?

«Вместе с женой я прорывался через германский рейх, затем швейцарскую границу во Францию, тогда уже свободную. Оттуда нас срочно перебросили на военном самолете в Лондон».

Очень лаконично Новак говорит об этой поездке, детали которой не являются сегодня тайной. Почему он становится так скуп на слова, описывая преодоление нагроможденных на его долгом пути препятствий? Основная причина кроется в том, что Новак просто должен был здесь сохранять сдержанность.