Семь цветов радуги

Наши друзья возвратились домой.

Прошло лето. В трудах и заботах незаметно пролетела осень. И вот в конце ноября в один из воскресных дней Багрецов снова вспомнил ночи на холме.

Да, это было ночью. В последний раз он с Тимофеем осмотрел водоем, проверил турбину и генератор, управление с диспетчерского пункта. Вадим вспомнил, как в эту ночь он и Бабкин молча спустились с холма, прошли вдоль канала, где отражалось звездное небо, и так же молча, не проронив ни слова, сели в машину. Каждый по-своему вспоминал месяцы, проведенные в Девичьей поляне.

Сегодня — настоящий зимний день. Вадим стоял у окна своей маленькой комнатки, бывшей «детской», где он вырос. На всех ее стенах висели полки с книгами. На низком потолке прилепилась карта СССР. Удобно лежать в кровати и мысленно путешествовать по стране. На месте, где должна быть Девичья поляна, светилась маленькая серебряная звездочка. Она всегда напоминала Багрецову о лампе на холме.

Тесно в комнате. На столе, на шкафу, всюду громоздились самодельные радиоприемники, какие-то аппараты. Конечно, комната была слишком мала, но Вадим считал, что только лаборатория института лучше его родного уголка. В лаборатории светло, просторно, и, кроме того, за соседним столом сидит Тимка. А это тоже что-нибудь да значит…

Однако почему-то именно сегодня Вадим поймал себя на мысли, что не было у него лучше «рабочего кабинета», чем в Девичьей поляне. Сладкое волнение охватывало Вадима, когда он вспоминал об этом сарае, где сквозь дыру в соломенной крыше тянулись солнечные лучи.

И сейчас светит солнце… Блестит на крыше только что выпавший снег… Синие тени легли на тротуары… Люди с поднятыми воротниками куда-то бегут, торопятся.

Деревья Сокольнического парка подняли вверх, как штыки, голые черные прутья. А внизу на соседнем дворе — деревянная горка, покрытая льдом… Ребятишки на санках… Сквозь двойные плотные рамы доносится их громкий смех.

«Мороз и солнце. День чудесный…» — начал было вспоминать Багрецов любимые стихи, но снова его мысль возвратилась к Девичьей поляне. Пушкинские стихи хорошо читала Стеша… «Вспоминает ли она когда-нибудь о нас? Тимофей как-то между прочим сказал, что получает от нее письма… Тимка скрытный, он не говорит, о чем она пишет… Ну, это его дело».

Вадим включил приемник.

«Услышь меня, хорошая», — тихо прошелестело в репродукторе.

Ольга так пела. Странное щемящее чувство… Какое-то непонятное сожаление. Опять вспоминается холм, освещенный луной… девушка, идущая навстречу… Довольно!

Багрецов подошел к двери. Она автоматически открылась. Фокусы с фотоэлементом. Вместе с Бабкиным делали. Кому они сейчас нужны?

«Тимка задерживается, — подумал Вадим, взглянув на часы. — Он обещал прийти к десяти».

Бабкин жил один. Во время бомбежки в Минске погиб его отец — мастер одного из московских заводов. Мать Бабкина умерла уже после войны от тяжелой болезни.

В семье Багрецова скромный и трудолюбивый Тимофей стал желанным гостем. Мать Вадима — детский врач — всегда беспокоилась о Бабкине, если он по своей щепетильности, не желая надоедать, долго не приходил, Заметив кашель и насморк у своего любимца, она обязательно, несмотря ни на какие его сопротивления, выслушивала Тимофея и прописывала лекарства. Он очень стеснялся, считая для себя неудобным лечиться у детского врача. Мать Вадима была другого мнения. У Зинаиды Павловны Багрецовой, так же как и у большинства матерей, сын и его товарищи все еще считались детьми.

Вот и сейчас она без стука вошла в «детскую».

— Вадик, — обратилась к сыну Зинаида Павловна, придерживая старомодное пенсне. — Там к тебе пришли…

— Спасибо, мама. Но прости меня, — недовольно сказал он, — сколько лет я тебя прошу, чтобы ты не называла меня Вадиком. Пойми, что я уже студент, меня только в детском саду этим… Вадиком называли.

— Да что ж тут плохого, Димочка? — Зинаида Павловна смущенно сняла пенсне.

— Мамочка, милая моя! Ты же меня и при товарищах Вадиком зовешь… Хочешь, я перед тобой на колени стану? — Димка со смехом бухнулся на пол. — Умоляю, не надо Вадика.

— Ну, хорошо, хорошо! Встань, простудишься! Да переоденься скорее.

Вадим осмотрел свой костюм. На нем была синяя рабочая куртка, во многих местах прожженная паяльником и закапанная канифолью.

— Ничего. Тимка меня и не в таких видах видел. Тащи его сюда.

Зинаида Павловна загадочно улыбнулась.

— Тимочка еще не пришел. Там у тебя другой гость… Я ее проводила в столовую.

— Как ее? — спросил Вадим и вдруг вспыхнул.

— Да ты не красней, — рассмеялась мать. — Ничего тут нет особенного, я полагаю. Кстати, — все еще продолжая улыбаться, заметила она, — девушка мне понравилась… Очень приятная, вежливая, серьезная и к тому же… весьма хорошенькая…

Димка нервно провел пятерней по шевелюре. Вот еще напасть! Никакая девушка к нему не могла прийти. Да если бы это и случилось, то мама знает всех его знакомых.

Он стащил с себя куртку и бросился к шкафу за костюмом.

— Только, пожалуйста, не забудь, что я тебе говорил, — предупредил он мать. — У меня есть полное имя.