Семь тысяч с хвостиком

- Это не так уж и важно, как считают многие. И я, и папенька твой, мой горячо любимый супруг воспитывали в тебе уважение не к именам, а к делам. Пустое бахвальство своими предками не красит мужа. Только его дела. По делам судите о нем. Тимофей занимает высокую должность и при рвении завсегда найдет свое место в царских палатах.

- Я понимаю это, матушка…

- Так он тебе приглянулся? – мать заглянула в глаза своей дочери.

- Не знаю покамест…, но он довольно мил…

- Ой, не крути, Софья! – рассмеялась мать.

- Да истину говорю! Не разобралась!

- Ладно, не торопись! Никогда не торопись в выборе. Вона Анна, дочь Еремеевых. Поспешила. Ой любовь! Ой красавец! Выскочила очертя голову за муж. И что?! Сбежала! Позор на семью! Позор на мужа. Позор на нее! Сказывала мне тут Просковья, что тайно пишет Анна матери. Весточки шлет, но просит никому не баить. Сенные бабы говорят, что недалеко убежала, в Оскол. Там живет, но тайно гонцы Еремеевых имеют сношения с ней. Деньги от батюшки перевозят и письма обратно исправно доставляют. Так вот не желаю я такого позора на наши головы. Поэтому и прошу не торопиться с выбором супруга. Мы же не гоним тебя из терема!

Софья сильнее прижалась к любимой матери и поцеловала ей руку. Ольга же в ответ прижала дочь крепко и ее глаза немного заблестели от навернувшихся слез. Дочь рядом и всегда делится с ней своими думами и чувствами, а вот сын все прячет внутри себя. Никогда не поделиться наболевшим, ни с ней, ни с отцом. Петр всегда рос своенравным, упертым и молчаливым. Конечно, он тоже любил своих родителей и уважал их, но считал, что мужчине не гоже делиться с ними своими чувствами, что он сам может все решить и все знает, знает, как ему поступить. Может это и хорошо для молодого человека, вступающего на жизненную дорогу, но все одно сердце матери болело за сыночку своего.

ГЛАВА 7.

Леонтий залихватски спрыгнул со своего жеребца и подержал за узды коня московского государева мужа, который по возрасту был гож в сыновья тульскому сотнику, и был явно невоенного роду.

- Спасибо сударь, - поблагодарил спутника Романцев, немного неуклюже спрыгивая на землю, чем подтвердил подозрения стольника. Чувствовалось, что Тимофей не часто скачет в седле. – Здеся чё ли?

- Да, милгосударь…

- Темень, хоть глаз выколи! – посетовал Тимофей, оглядывая темный пустынный двор.

- Прохор! – гаркнул Леонтий Абросимов и мгновенно дверь избы отворилась, а в проеме показалась чья-то голова. – Пошто такая темень, как душа твоя?! Ну-ка распорядись осветить двор!

- Слушаюсь, Леонтий Еремеевич! Вы заходьте! У нас тут натоплено, тепло, наверное, взмерзли, на скаку, - сказал пристав Прохор, оглядывая нонешнего главу приказа и того, кого он сопровождал. Видимо, это и был тот, кого все ждали – особый обыщик из Москвы. Когда хозяин приказа и обыщик вошли в сени, Прохор послал одного из находившихся в избе стрельцов осветить двор.

Однако это не понадобилось, поскольку во двор стали стекаться стрельцы из полусотни в которой служил Ванька Чернобров. У некоторых из них в руках горели факелы, так что двор вскоре осветился. Тем временем Тимофей вошел вслед за головой стрелецкого приказа в комнату и также, как и он перекрестился на образа в красном углу. Комната показалась ему довольно просторной. Печной угол вопреки правилам не был занавешен и печь, покрытая узорчатыми изразцами, приковывала внимание каждого входящего в избу. Посередке комнаты стоял массивный дубовый стол, по краям которого на лавках сидело несколько служилых: пристав Прохор, один десятник, два пятидесятника и один сотник. Все они были в серых повседневных кафтанах, на поясных ремнях висели сабли, рядом с каждым на столе лежали перчатки с крагами коричневой кожи и только возле сотника лежала шапка, с шитым жемчугом изображением короны и посох, что говорило о старшинстве того стрельца. Ни пистолетов, ни пищалей обыщик при них не увидел, то ли они не взяли их с собой, то ли те хранились в каком-то другом месте. У дальнего окна за маленьким столом, заваленном грудой бумаги и стопками писчих книг сидел подьячий и что-то писал. Дьяка в избе не было, тот убыл к осадному голове, исполняя предписание воеводы.

- Доброго всем здоровья! – поприветствовал Тимофей стрельцов. Те встали и почтительно отвесили прибывшим поклон.

- Что задумались, товарищи мои? – тяжело выдохнул Леонтий скорее приветствие, чем вопрос, садясь рядом с другим сотником на лавку и приглашая сделать тоже самое Романцева. Он положил рядом с собой на стол свою шапку с такой же вышитой короной и хмуро посмотрел на сидящих.

Тимофей тоже подошел к столу и сел рядом с Леонтием, справа от него. Сидящие напротив пятидесятник и десятник потупили свои взоры. Подьячий, поднял голову над книгой, в которую что-то записывал и с интересом посмотрел на вновь прибывших государевых людей.

- Ну, чаво молчите? Али языки проглотили? – первым прервал молчание стрелецкий голова.