Семь тысяч с хвостиком

Публичное обнажение тела, это завсегда стыд, позор и унижение. Раздетый палачом человек теряет свою честь. Так считается. Осмотру тела (прежде всего – спины) пытаемого перед пыткой в сыске придавали большое значение. Это делали для определения физических возможностей человека в предстоящем испытании, а также для уточнения его биографии: не был ли он ранее пытан и бит кнутом. Дело в том, что при наказании кнутом, который отрывал широкие полосы кожи, на спине навсегда оставались следы в виде белых широких рубцов – «знаков». Специалист мог обнаружить следы битья даже многое время спустя после экзекуции. Если на спине пытаемого обнаруживались следы кнута, плетей, батогов или огня, его положение менялось в худшую сторону – рубцы свидетельствовали: он побывал «в руках ката», а значит – человек «подозрительный», возможно, рецидивист. Арестанта обязательно допрашивали о рубцах, при необходимости о его персоне наводили справки. Веры показаниям такого человека уже не было никакой. О нем делали такую запись: «К тому же он… человек весьма подозрительный, и за тем никакой его к оправданию отговорки верить не подлежит». На теле Федьки никаких следов обнаружено не было, об этом Тимофею сообщили Фроловы помощники. Поэтому перед тем, как Федьку привели на допрос обыщик Романцев распорядился сильно того не пытать и делать все больше для острастки, чем для боли. «Пытать легчае» - так это называлось на языке обыщиков. Тимофей Романцев не сомневался, что тот расскажет все, что знает и даже больше, если тому будет указанно.

- Господи помилуй…господи помилуй…господи…, - причитал Федька пока его руки Фрол с помощниками вкладывал в хомут в положении перед грудью, а затем они подняли его над полом так, что пытанный на земле больше не стоял, а висел на руках. Стоны и мольбы наполнили темную комнату без окон, глухую, но полную страхом и ненавистью. Рыжие языки факелов лизали потолок и стены, черные от времени, разбрасывая по всему помещению страшные, зловещие тени.

- Итак, что было? Кто к тебе приходил, что говорили? – стал повторять свои вопросы особый обыщик для протокола.

- Господи! – закричал тщедушный человечек, вися на своих руках и извиваясь то ли от боли, то ли просто от страха. – Всю правду сказывал! Приходили и брали муку, эти ироды!…

Федька стал повторять то, что совсем недавно рассказал чиновнику, а подьячий, что исполнял писарские обязанности в своей книге стал аккуратно выводить буквы с завитками на конце слов с твердым знаком: «А потом Федька Косой с подъему сказал…»

Когда пытаемый смолкал, Фрол легонько хлестал его кнутом по ребрам так, что следов на теле почти не оставалось. Но и этого хватало для возобновления потока слов о случившемся недалече в его лавке. Трижды повторил Федька свои показания в точности до каждого словечка. Все записал подьячий.

- Ладно, будет с тебя, Федька! Вижу правду сказывал, - удовлетворенно произнес Тимофей Романцев.

- Правду, правду, батюшка… - всхлипывая и отплевывая слезы, слюну и пот, залепетал Федька.

- Ну, а коли так освободи его Фрол! Да отведите его покамест в камеру. Пущай отлежится.

Федьку сняли с дыбы, развязали руки и качающегося от нервного напряжения, страха и боли, вывели из пыточной камеры.

- Все записал, как надлежит? – спросил Романцев у писаря.

- Все батюшка. Трижды отметил.

- Вот и хорошо. Кто у нас там следующий? – спросил обыщик у губного старосты Филиппа Кривоноса.

- Так не устал ли ты батюшка? Пора и оттрапезничать. Нонче трудился много, может отдохнуть маленько? – заискивающе пропел староста, которому не то, чтобы не по душе было пыточное занятие, а просто хотел он выйти на морозец и вздохнуть полной грудью свежего русского воздуха, устал он от копоти факелов и смрада потеющих тел. Раньше, до нынешнего дела, пытал он по одному, не усердствуя шипко, как это делал нынче московский обыщик, допрашивая по три-четыре человека за день. Впрочем, и не было у него таких важных государевых дел и стольких пытуемых.

- Не трапезничать сюды послал меня государь! – устало выдохнул Романцев, хотя он и в самом деле проголодался. – Дел невпроворт!

- Так, батюшка, без хлеба насущного и государю служить недюже, - не настойчиво и немного заискивающе продолжил губной староста.

- Кто у нас еще нонче? – раздумывая над предложением старосты спросил Романцев.

- Эээ… - Филипп посмотрел в книгу. – Стрелец Калина Петров сын Копылов, что пойман при бегстве из Тулы, когда за ним приходили воеводины люди.

- Тот, что набрехал с три короба?

- Точно, батюшка…

- Хммм… - Романцев в задумчивости почесал волосы на голове. – Ладно с ним покончим и на этом нонче конец. Распорядись, чтоб вели сюды Калину Петрова сына.