Семь удивительных историй Иоахима Рыбки

Булава принес вторую кружку пива, и все пошло как по маслу. Патер Книпс снова сдунул пену и отпил полкружки. А потом докончил удивительную историю о сицилийском короле Иоахиме, который оказался негодяем и проходимцем.

— Вы спрашиваете, пан Булава, что было потом? Потом пришла и ему крышка! Ибо господь не тороплив, да памятлив! Мерзкий этот Иоахим вертелся, как вошь в струпьях, то туда, то сюда, комбинировал, ловчил по всякому, да перемудрил. И знаете, что с ним стало?

— Не знаем, преподобный отец! — ответили хором игроки во главе с Булавой.

— Тогда я вам скажу, чтобы вы знали: кто другому яму роет, сам в нее и попадет!

— Святая правда, преподобный отец! — подтвердил пан Булава.

— Не перебивайте меня, Булава! На чем это я остановился?

— Как Иоахим попал в яму…

— Вовсе не попал! Австрийцы впух и впрах разбили его войско, а его взяли в плен и расстреляли!

— Так ему и надо! — с облегчением вздохнув, поддакнул пан Булава. — Еще кружечку, преподобный отец?

— Можно!.. А наш кудлатый Иоахимек кончит свои дни в точности как сицилийский король Иоахим. На виселице кончит, это я вам говорю! — кипятился патер Книпс и препротивно смотрел на меня.

— Но почему же, почему? — встревожился мой крестный, пан Бахрачек; он тоже был любителем кеглей и очень ловко играл с патером Книпсом.

А потому, — рассвирепел преподобный отец, — что моя экономка нашла его листок с грехами… Он обронил его, когда уходил после исповеди из костела. И теперь-то я уж знаю, кто лазит за грушами в мой сад! Знаю!.. Как лицо духовное в исповедальне не знаю, но как преподобный отец знаю!.. И скажу вам, мои золотые: кончит он на виселице! Один Иоахим был святым, другой был подлецом, ибо предал Наполеона под Лейпцигом, а наш, третий, кончит на виселице, ибо лазит в мой сад за грушами!..

Кое-какие нравоучения патера Книпса я тогда слышал сам, все прочее досказала мне мать, а потом всыпала мне за приходские груши.

И еще она вспоминала, как было дело со святым крещением. А было, значит, так: кум Бахрачек и кума фрау Бжускуля из Старой Машины торжественно держали меня во время крестин, после чего решили зайти в корчму, потому что стоял крепкий мороз и навалило полно снегу. Прозябший Ганысек, кучер пана Вентрубы, сидел в санях и дул на ладони. Кумовья положили меня на стойку, а сами сели за стол и заказали по большой кружке чаю с ромом: надо было разогреться, чтобы в дороге не замерзнуть.

Как там обстояло дело с ромом, сколько они его выпили — не знаю. Мать тоже не знала; как и полагается родильнице, она лежала дома в постели и попивала отвар липового цвета. Во всяком случае, мне известно только то, о чем сказывала покойница мать, дай ей, боже, вечное блаженство, аминь! Кум Бахрачек и кума фрау Бжускуля вышли из корчмы, сильно разогревшись, и с трудом вскарабкались на сани. Меня они забыли на стойке. А пока кумовья дули чай с ромом и ром с чаем, они все время щекотали меня пальцем под подбородком и громко приговаривали: так, мол, и так, хоть у меня носик картошкой и глазки я таращу, как кот на сало, но ничего не известно, может, еще вырасту красивым парнем и буду нравиться девушкам. Мне кумовья тоже дали лизнуть разок-другой сладкого чаю с ромом. Лизнул я основательно, поскольку у крестных было доброе сердце, и уснул.

Вышли они, значит, из корчмы, крепко хлебнув, вскарабкались на сани, и кум Бахрачек сказал Ганысеку:

— Поехали, сынок!..

И так бы они и уехали без меня, да, на счастье, корчмарь Булава заметил меня, подхватил на руки и выбежал из корчмы. Долго пришлось Булаве окликать и звать кумовьев, пока наконец кучер Ганысек услышал его крики и сказал:

— Пан Бахрачек! Вы ребенка забыли в корчме!

Подбежал пан Булава и отдал меня, старательно укутанного в одеяло, фрау Бжускуле. А она положила меня на солому в задке санок, и мы поехали.

Лошади, застоявшиеся на морозе, теперь захотели согреться и неслись домой как черти. А сани то направо, то налево — дерг! А потом снова — дерг!.. Кум Бахрачек обхватил за талию фрау Бжускулю и пел. А фрау Бжускуля покачивалась и дремала. В конце концов приехали домой. Выбегает отец, выбегает соседка, кум слезает с санок, помогает слезть куме, а отец спрашивает:

— Где же Иоахимек?

— Какой Иоахимек? Клеофасик, а не Иоахимек!.. — бормочет кум.

Отец не обратил внимания на слова кума и обыскал сани. Не было там ни Клеофасика, ни меня, то есть Иоахимека.

Отец с соседкой отправились на поиски и нашли меня в глубоком сугробе у дороги. Я сладко спал, ведь я тоже был пьян, а в снегу было тепло. Обрадованный отец подхватил меня на руки и вернулся домой, а потом была гулянка. Все перепились и дружно решили, что из меня вырастет очень порядочный человек, только мне на роду написано скитаться по свету.

Все это рассказала мне мать, благословляя провидение, которое охраняло меня у самого порога жизни.

Эх, куда подевались те золотые времена!..