Семь удивительных историй Иоахима Рыбки

Трубка моя погасла, пора топать домой. Завтра мне предстоит рыть могилу для старого Пищека. Пищек был постарше меня и, пожалуй, во всей Лиготке он последний из людей примерно моего возраста, которых мне выпало похоронить. Остальные лиготчане уже помоложе меня. Интересно, а кто меня похоронит, когда и я соберусь на тот свет?

Мне не жаль будет покинуть этот свет; то, что мне положено было выпить, я выпил, красивых девушек не сторонился, исходил немалую часть света, человек я бывалый, видел и счастье и горе, много раз смерть с косой за мной гонялась, но мне всегда удавалось от нее улизнуть, никого я, помнится, не обижал — одним словом, мне легко будет умирать. Попрошу я тогда позвать цыган, чтобы сыграли чардаш. Огневой чардаш. Такой, как играли когда-то в Будапеште… Но об этом я расскажу в другой раз, если еще жив буду.

Цыгане сыграют чардаш, а я глотну в последний раз винца и испущу дух, как сказал бы патер Кмита, упокой, боже, душу его, ибо он давно уже умер! И побредет моя душенька по Млечному Пути прямехонько на небо, а мелодия чардаша потащится следом за мной до самых небесных врат.

Может, никто тогда не скажет того, что сказала дочка покойного старика Пищека, вдова с восемью детьми, когда старика Пищека сшибла легковая машина. В той машине ехал какой-то молодой человек из города. Гудел он, гудел, только глуховатый Пищек не слышал. А когда машина была уже близко, молодой человек снова загудел. Старику Пи-щеку надо бы шагнуть вправо — шел он серединой дороги, а он попер налево — прямо под машину. Ну и стряслась беда. Машина оказалась во рву с левой стороны дороги, старый Пищек лежал на дороге со сломанным бедром, а молодой человек кричал и сокрушался. Подъехал автобус Молина, остановился. Из автобуса выпрыгнули люди, помогли вытащить легковую машину из рва, уложили в нее старого Пищека, и молодой человек отвез его в больницу в Тешине. Три недели спустя старый Пищек умер от заражения крови. Доктора просверлили Пищеку ногу в колене, протянули сквозь отверстие проволочку, а к концу проволочки привязали тяжелую гирю, чтобы вытянутая нога лучше заживала и сломанное бедро срослось, как следует. Бедро совсем не срослось, времени не хватило. Так со сломанным бедром и похоронил я старого Пищека. Молодой человек, который его переехал, тоже был на похоронах. Потом он в стороне о чем-то долго совещался с преподобным отцом. Преподобный отец, патер Важеха, подошел к дочке Пищека, плакавшей над могилой отца и сказал ей так:

— Вытжинская, — это ее фамилия по мужу, — Вытжинская, вот этот молодой человек, который вашего папашу переехал, посылает вам в утешение три тысячи злотых!.. — И дал ей три тысячи злотых. Шесть пятисотенных.

Вытжинская от удивления даже руками всплеснула и как ляпнет:

— Слава богу, что молодой человек отца переехал, вот у меня и три тысячи злотых! Словно с неба свалились!..

Когда я испущу дух под цыганский чардаш, никто, наверно, не скажет: «Слава богу, умер наконец старый могильщик Иоахим Рыбка, вот нам то-то и то-то осталось от него в наследство!..»

Останется после моей смерти семь пар часов в шкафу. Как соберусь я помирать, в последний раз заведу все по очереди, начиная с самых старых и кончая самыми новыми — теми, с третьего штрека на пятом горизонте шахты «Барбара III». Попрошу я их повесить на стене напротив, чтобы мог я на них глядеть, и ладно. Часы будут тикать и покачиваться на цепочках, цыгане сыграют чардаш, а я в последний раз потяну вино из бутылки, и хорошо мне будет помирать.

А потом я попрошу цыган:

— Черти-цыгане! Красиво чардаш вы играете! Но послушайте, что я вам скажу, ибо это моя последняя воля! Так, вот, через три дня вы пойдете за моим гробом и еще раз сыграете чардаш! Этот же, самый огневой! Сыграете?

Цыгане пообещают сыграть за моим гробом самый огневой чардаш. Тогда я им скажу:

— Милые цыгане! За то, что вы сыграете чардаш на моих похоронах, берите со стены часы!.. Только смотрите, не обманите меня по своему обычаю! А то буду я вам являться после смерти!..

Цыгане сорвут часы со стены, да как начнут шпарить на скрипке чардаш — умирать будет радостно!

Пожалуй, пора уже топать домой, потому что и мой соловей-соловушка, ангельская пташка, перестал щелкать и пошел спать. Спи, спи, соловушка, ангельская пташка! Я тоже иду спать…

ГЛАВА ВТОРАЯ,

в которой мы узнаем про глупую сову, сидевшую на липе и про удивительные приключения Иоахима в школе

Лиготские прихожане недоумевают, почему одиночество на кладбище мне милее их общества. Называют меня чудаком, нелюдимом, а то и вовсе дураком. Может, в их глазах я именно таков. Не хочется с ними спорить, ведь и они правы и я прав. Тут сталкиваются две ценности, как сказал бы философ. Обе эти ценности относительны в той же мере, в какой относительны все прочие ценности. Безотносительных я еще не встречал, а все же верю, что обнаружу их хотя бы в то мгновение, когда буду отправляться на тот свет.