Семь Замков Морского Царя

— Семь! — повторил молодой человек со странной твердостью.

Механик побледнел.

— И это мне говорит он, дырявая бумажная клизма! Мне, который проплавал больше двух десятков лет на судах компании «Кастль-Лайн»!

Сейчас сосчитаю: «Грейсток-кастль», «Пемброк», «Тюрленд», «Малкольм»…

— Не занимайтесь ерундой, оставьте свой список, — оборвал его молодой человек. — Есть только семь Замков Морского Царя!

— Ах, да, — сказал механик. — Конечно, он пьян, иначе не говорил бы подобные глупости.

В этот момент из рук Уайтбруда выпала только что откупоренная им для последней порции виски бутылка.

* * *

— Ууу… ууу… ууу… ууу… — проревела сирена.

— Четыре сигнала, пьяные барбосы! Ну-ка, живо сматывайте удочки! — взорвался офицер.

— Еще четыре стаканчика, — заскулил младший лейтенант. — Ведь я выпил только восемнадцать, а мне нужно выпить двадцать два, до того, как сумасшедшая птица Сандвичевых островов не окажется в клетке…

Офицер поднял его за шиворот, словно куклу, набитую опилками, и швырнул к дверям.

— Еще один нализавшийся! — ухмыльнулся механик.

— Четыре стаканчика… И сумасшедшая птица с Сандвичевых островов… — донеслось сквозь ветер через распахнутую дверь.

Бар опустел, если не считать молодого человека, на которого внезапно навалился сон.

Стоя перед ним, бледный Уайтбруд с безумным огоньком в глазах уставился на рисунок, сделанный пьянчужкой мелом на столе.

Это была грубо нарисованная толстыми меловыми линиями пустая клетка, перед которой разгуливала карикатурно изображенная птица, топорщившая пушистые перья.

— Я, кажется, не сплю, — пробормотал бармен. — И я сейчас нахожусь в своем баре, который называется «Веселый маяк». В зале горит свет, и передо мной храпит пьяный парень, нарисовавший безумную птицу с Сандвичевых островов и сказавший при этом, что нужно выпить двадцать два стаканчика… Да, именно двадцать два; потом он заговорил про семь Замков Морского Царя… Да приидет Господь нам на помощь!

* * *

Что затем сделал Уайтбруд?

Он едва успел прикрутить газ до размера ночника и запереть входную дверь на пару оборотов ключа.

«Веселый маяк» опустел, и выдвижной ящик кассы был небрежно оставлен открытым, словно коробка с вязаньем старой дамы.

Уютные голландские гульдены, фунты стерлингов с тонкими надписями, замасленные доллары, переливающиеся всеми красками марки, французские франки, словно напечатанные на шуршащем шелке, жесткие бельгийские франки, датские кроны, пропахшие тюленями, множество бумажек, слегка шуршащих и так неосторожно брошенные в момент болезненной тупости.

Потому что в углу зала оставался чужак, бедолага, у которого выпитое успокоило жажду, но пробудило опьянение.

Шуршание денег сейчас напоминало легкий шорох листвы, ожидающей начало грозы.

Может быть, эти звуки создавала рука, блуждающая в темноте, преступная жадная рука, протянутая к кассе?

Нет, это было загадочное полуночное существо, маленькое существо из мрака, заставляющее тикать свои часы в старой древесине стойки.

Чужак внутри, положивший голову на стол, и частично закрывший своими волосами странный рисунок, сделанный мелом; бармен, сражающийся снаружи с ветром, налетевшим с открытого моря и несущим мрачную угрозу судам, укрывшимся во внутренней гавани.

Сейчас бармен пересекает один из самых необычных кварталов порта, в котором перемешаны доки и улицы.

Узкий переулок неожиданно заканчивается пирсом, возле которого дремлет ржавое судно с трубой, изъеденной солью; два иллюминатора светятся желтым. Пирс ведет пешехода и неожиданно загоняет его в дверь-ловушку какой-то лавочки со стойкой бара, в которой еще раздаются запоздалые голоса.

Он очутился в тупике во мраке, более темном, чем тучи, похитители звезд; в глубине его угадывается вода, почти неподвижная, и только иногда медленно поднимающая и опускающая торчащие из темноты корабельные носы.

— Эй, Арктик! — кричит бармен.

Ветер приносит громкий скрежет жалующихся сухих шкивов и болезненный стон согнувшихся рей.

— Эй, Арктик! Эй, Бьорн! — снова кричит бармен.

На этот раз ему отвечает хлопнувшая на юте дверь; из помещения вырывается свет, красный и злобный, словно хищное животное, и выхватывает из темноты мачту, косые снасти и низко опущенную рею.

Уайтбруд немного отшатывается; свет помог ему разглядеть, что тупик был огрызком улицы, и что только один шаг отделял его от щели между стенкой пирса и бортом судна.

Из рубки слышен голос:

— Это ты, Уайтбруд?

Рука, возникшая в красном свете, помогает бармену перешагнуть через кучу хлама, оставляющего синяки у него на ногах.

Он очутился в скудно освещенной каюте; на него молча смотрят четверо больших светлоголовых мужчин.

— Надеюсь, ты пришел к нам не из-за пустяков, Уайтбруд, да ты и не стал бы беспокоить нас из-за пустяков.

Бармен поднимает руку почти торжественным жестом и говорит:

— В «Веселом маяке» сейчас находится молодой человек, который ведет разговоры о безумной птице с Сандвичевых островов и о семи Замках Морского Царя.

Мужчины, кажется, превратились в статуи; в каюте воцаряется мертвая тишина. Слышны только спутанное тиканье нескольких часов и астматическое дыхание Уайтбруда.