Семь Замков Морского Царя

Первый отрывок из романа, появившийся в «Бьен пюблик» 20 мая 1932 года, позволяет устранить последнюю неопределенность. Жан Рэй упоминает в нем Гарри Диксона. Но первое приключение «американского Шерлока Холмса», признанное принадлежащим Жану Рэю как переводчику, или же полностью переписанное им (это «Отшельник с болота Дьявола»), датируется 1933 годом. Следовательно, за год до появления этого «Отшельника» Жан Рэй уже имел дело с Гарри Диксоном. От этого заключения остается сделать один шаг к выводу о его работе над Гарри Диксоном. Почему не согласиться с мнением, что это он создал этот персонаж и придумал ему имя, как, впрочем, он неоднократно сам говорил мне? Гордость, с которой он всегда упоминал Гарри Диксона, как свое дитя, позволяет верить этому. Никто никогда не гордится чужими детьми.

«Гарри Диксон — ведь это я!» — сказал мне Жан Рэй. Флобер тоже говорил: «Мадам Бовари — это я!» И никто никогда не сомневался, что Флобер был автором, создавшим мадам Бовари.

У меня остается вопрос о названии этого романа. Джек — это уменьшительное от Джона. А Джон — это Жан. Но почему Жан Рэй захотел дать свое имя этому пугалу?

Анри Верн.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава I Ночь в Адене

Роуланд Харлисон готовился к смерти.

У него не оставалось ни малейшей надежды; тонкая, но прочная как стальная проволока веревка связывала его, словно саксонское филе.

Два араба, минуту назад склонившиеся над ним — он все еще ощущал их тошнотворное дыхание, насыщенное запахом чеснока и прогорклого растительного масла — отошли в сторону, продолжая то и дело окидывать его злобными взглядами, откровенно говорившими о дальнейшей судьбе пленника.

Один из них перебирал неопытной, не привыкшей к бумажкам рукой банкноты, плотно заполнявшие бумажник пленника; второй проверял остроту кинжала на ногте большого пальца руки. Это занятие сопровождалось тонким, еле слышным металлическим поскрипыванием.

— Я… я-я… — произнес первый араб, закончив считать. Его сообщник вернулся к неподвижному Харлисону и принялся неторопливо нащупывать кончиком кинжала положение его сердца под шелковой рубашкой.

Харлисон извлек из глубин своей памяти слова второго помощника капитана, дававшего последние советы пассажирам, спускавшимся на землю.

«Не заходите в туземные кварталы, джентльмены. Времена сейчас неспокойные, и вряд ли вам стоит рассчитывать на достаточно эфемерную защиту полиции. Не забудьте, что в пять часов должен состояться концерт в Сейлор-хаузе, и доклад полковника Пинча об Афганистане».

Он не последовал добрым советам, в особенности, тем, в которых шла речь о докладе; теперь ему придется расплатиться за свое легкомыслие, хотя цена оказалась неожиданно высокой.

Он не закрывал глаза, продолжая смотреть на окружавшую его мерзкую обстановку, отнюдь не украшавшую последние минуты его пребывания на этом свете.

Он находился в заднем помещении убогой еврейской лавчонки в одном из подозрительных кварталов Адена; его окружали стены, заклеенные рваными обоями, по которым стекала жидкая грязь; по потолку лениво шествовала процессия огромных клопов, выписывая на буром фоне нечто вроде буквы «зет».

Лампа, заправленная соевым маслом, казалась тусклой желтой звездочкой в окружающем полумраке. В комнате царила полная тишина, нарушаемая только нежным музыкальным звучанием стального клинка и почти неслышным комариным звоном. Взгляд пленника пробежал по жалкой обстановке и остановился на небольшом квадратном окне.

Роуланд уже обратил внимание на это окно с деревянной крестовиной после того, как на него набросились на улице, схватили и швырнули на пол в грязной лавочке, но тогда оно было окрашено чернилами темной ночи. Сейчас рама обрамляла бледную желтую физиономию, темные глаза которой рассматривали его с неопределенным выражением.

Может быть, это была жестокая радость соучастника преступления?

Харлисон ничего не мог сказать с уверенностью; иногда ему казалось, что он читает на этом лице нечто похожее на невероятную тупость.

Его мысли работали с необычной скоростью, словно они спешили появиться на свет до того, как их навсегда поглотит пустота.

«Китаец», — подумал он, и сильнейшая горечь пронизала все его существо.

Но, разумеется, надежда на спасение не могла посетить его, если считать, что спасителем мог оказаться Чинк.

Находившийся рядом с ним араб хихикнул.

— Ту-лутт! Утт!

Острие кинжала легонько кольнуло его.

Роуланд почувствовал холодную боль и закрыл глаза.

— Я… я… — очень тихо произнес второй араб.

«Хлоп!»

Глухой, но удивительно четкий звук.

Харлисон застыл в ожидании смертельного удара кинжала.

«Хлоп!»

Странный звук повторился, после чего все стихло.

Тишина тянулась очень долго, и Харлисон продолжал лежать с закрытыми глазами в ожидании страшного конца, гораздо более ужасного, чем все случившееся до этого в его достаточно бурной жизни.

Неожиданно у него возникло банальное состояние — ему неудержимо захотелось чихнуть, потому что комнату заполнил отвратительный едкий запах, раздражавший его нос. Благодаря этому запаху он вернулся в реальность и открыл глаза.