Семь жизней. Рукопись неизданного романа

В общем, им пришлось компактнее собрать свою мокрую одежду и освободить ему место на лавке, чтобы он мог сесть. Заметив это, мужик торопливо, у двери, снял свой плащ. С небрежностью откинув его в угол комнаты, он сел. Сразу стало как-то грустно. От его пустого, истёртого лица веяло невыносимой мертвенностью.

Артём как христианин жалел таких людей, а как человек презирал. Эти лица каждую службу встречали и провожали его. Он привык не впечатляться человеческими падениями, предоставив этим людям и их невыносимой мертвенности маловажный и нейтральный притвор своей жизни. И сейчас проще всего было занять именно такую позицию. Он невозмутимо отхлебнул из баклажки и передал её Кириллу, потому что Алик совсем как-то расстроился. Но Кирилл тоже пить не стал.

– Может, и я с вами выпью, ребята? – оживился мужик.

Он полез в небольшую тряпичную сумку, висевшую у него через плечо, и по-хозяйски выложил на стол кусок хлеба, грубо нарезанные кусочки ветчины и несколько яиц, испачканных крошками хлеба. В довершение на столе появилась початая бутылка дешёвой водки.

«Таких только посади за стол!..» – покорёжило Артёма.

Алик потупил взор, а Кирилл, напротив, с досадой вознёс его вверх. Между тем мужик, невозмутимо посмотрев на стол, спохватился и достал из сумки ещё и пластиковые стаканчики. Довольно объявил:

– Чистые.

– Мы не будем водку, у нас пиво есть, – сказал Кирилл.

– Ну и ладно, – снисходительно ухмыльнулся мужик, – пейте пиво, а я буду водочку. Возьмите стаканчики. Чё вы из горла-то?

Алик нехотя взял у него три стаканчика и отдал их Кириллу. Тот разлил пиво.

Артём смирился, переложив ответственность за исход этого сомнительного сотрапезничания на Алика и Кирилла. Он привык «смиряться», уходить в тень, не нести ответственность, плыть по течению, называя всё это борьбой со своеволием.

Возможно, так оно и было, потому что подобным образом его часто посещали настоящие добрые плоды, а когда приходилось по необыкновению вмешиваться, то наоборот всё портилось.

И всё же Артём с крайним неудовольствием взглянул на то, как мужик трясущимися руками налил себе водки.

– За знакомство, – пробубнил тот и выпил.

Даже нисколько не поморщившись, живо представился, утерев губы ладонью:

– Меня звать Владимир Петрович. Можно Петрович. Или просто Вова.

– Уж лучше Петрович, – ухмыльнулся Кирилл и принялся маленькими глоточками цедить своё пиво.

За ним выпили Алик и Артём. На удивление горько-кислая жидкость и притом очень противная на вкус всякий раз легко и мягко проваливалась внутрь, так что Артём с наслаждением вдыхал даже запах из стаканчика. Пульсировало в висках, немножко кружилась голова, руки сделались какими-то слабыми и чужими. О неприятностях этого дня даже думать не хотелось, а, напротив, хотелось абсолютно не замечать беснования разбушевавшейся стихии.

Ветер тем временем дул в щели окошка так свирепо, что от сквозняка стало очень зябко. Но и это не сильно тревожило Артёма, и чем больше он пил, тем тревожился ещё меньше. Ему трудно было понять Кирилла и Алика: первый сделался весь синий от холода, а второй состроил такую гримасу, будто его вот-вот стошнит.

– Что-то вы совсем хмурые стали? Холодно голышом сидеть? – спросил Петрович, закусывая ветчиной.

– Не жарко, – недовольно откликнулся Кирилл.

Петрович усмехнулся:

– Видимо, рано мы весну почуяли!.. Вон как завывает! Давайте я вам в пиво водочки чуть-чуть подолью? Всё посогреетесь немного, а?

– Да не будем мы твою водку! – с раздражением отмахнулся от него Кирилл.

Он потрогал свою мокрую одежду и, расстроившись ещё сильней, обиженно пробормотал:

– Я вообще больше пить не буду.

– А я буду, – неожиданно весело сказал Алик, – наливай, отец, свою водку!..

Когда он подвинул к Петровичу свой стаканчик, Артём поймал его взгляд. Это было ужасно. Здесь всё смешалось в невыносимую, неудобоваримую и отталкивающую кашу: и чернющая тоска, и жгучая боль, и злоба, и жажда чего-то, и какая-то мольба, и обличение, острый немой укор, и просто обыкновенная жалость. И всё это обращалось к нему, к Артёму. Оно, как голодный вампир, уцепилось, присосалось, так что невозможно было отвернуться, отряхнуться, выбросить всё к черту, в преисподнюю, и забыть. Поэтому Артёму пришлось молча проглотить это. Он проглотил и, казалось, опьянел ещё больше.

Алик спросил:

– Ты будешь ёрш? Давай согреемся. Одежда теперь не скоро высохнет.

– Буду, – послушно согласился Артём.

Алик придвинул к Петровичу второй стаканчик и предупредил:

– Только немножко.

– Да я пять капель…

– Знаю я ваши пять капель!.. Вам и сто грамм, как пять капель. Немножко – это совсем чуть-чуть. Понял?

– Понял, – обиделся Петрович и налил в один стакан где-то четверть, а в другой немного не доходя до этого.

– Ну сказал же – немножко! – рассердился Алик.

– Да я и налил пять капель…

– Ладно, хрен с тобой… Кирилл, давай сюда пиво!..

Кирилл отдал баклажку, и Алик налил пиво в стаканы до краёв.

– Гадость, блин… – понюхав, сморщился он.

– А вы, нате вот, закусите, – предложил Петрович свою еду. – И подождите меня, я себе тоже налью.

– Ну а как же ты себе не нальёшь? Ждём.