Семьдесят два дня

Да здравствует Коммуна!
Ребята,
Да здравствует Коммуна!

Поль подошёл под самое окно и, весело улыбаясь товарищам, запел:

Чтоб нам Республики своей
Крепить закон и право,
Нам нужно свергнуть королей
С их подлою оравой…

И, как один человек, весь класс повторил вместе со своими гостями:

Да здравствует Коммуна!
Ребята,
Да здравствует Коммуна!

ВАНДОМСКАЯ КОЛОННА

Прошло два месяца с тех пор, как в Париже была провозглашена Коммуна и хозяевами города стали рабочие.

Лето бурно вступало в свои права. Лучи майского солнца не скупясь золотили мостовые и тротуары. Бело-розовые цветы каштанов начали тускнеть и уже не выглядели так нарядно среди длинных листьев с вырезными краями.

Много перемен в жизни французской столицы Произошло со дня 18 марта.

По-иному сложилась при Коммуне и жизнь Поля Роже. Он опять работал накладчиком в типографии, в той самой, порог которой впервые переступил пять лет назад. Но по-иному выглядела теперь типография. Когда Поль пришёл сюда в начале апреля, он не нашёл у входа прежней вывески:

Жак Пере

ТИПОГРАФИЯ

На том месте, где она прежде висела, Поль увидел другую:

ПЕРВАЯ РАБОЧАЯ ТИПОГРАФИЯ

«ЗАРЯ СВОБОДЫ»

Жаку Пере не понравились порядки Коммуны. Не по вкусу пришёлся ему новый закон, устанавливающий равные права для всех граждан. Но больше всего возненавидел Пере Коммуну за то, что она сократила долгий рабочий день и увеличила плату за труд. Уложил Пере в чемодан деньги, драгоценности и перебрался с семьёй в Версаль. Здесь укрылись прежние министры во главе с Адольфом Тьером, изменившие родине.

Враги рабочего класса готовили здесь большую армию для разгрома революционного Парижа. Прусское правительство помогало им и предоставило в распоряжение Тьера сто тысяч французов, которые были в плену после окончания франко-прусской войны.

Теперь версальские войска безуспешно пытались прорваться в революционный Париж, отрезанный от всей остальной Франции.

Вот уже шестую неделю гул орудий не прекращался ни днём, ни ночью.

Париж мужественно сопротивлялся. Коммунары поклялись умереть, но не пропустить врага в Париж. «Коммуна или смерть!» — написали защитники Парижа на своих знамёнах.

Одни сражались на крепостном валу, другие взялись за переустройство всей жизни города. Фабрики и заводы, брошенные бежавшими в Версаль хозяевами, Коммуна передавала в руки рабочих. Недолго оставалась без хозяина и типография Жака Пере.

На смену Пере пришли те, кому типография и должна была принадлежать. Рабочие управляли всем Парижем, рабочие стали управлять и типографией «Заря свободы».

Пере увёз с собой разные дорогие безделушки, увёз любимую собачку Кадо и голосистого попугая. Но он не мог захватить с собой печатные машины, ящики со шрифтами и краски, которых было много в типографских кладовых.

Теперь рабочие трудились для процветания Коммуны. Поэтому работа спорилась в их руках, и никогда типография Жака Пере не печатала за день столько, сколько теперь успевала рабочая «Заря свободы».

Поль стоял у небольшого станка и пристально всматривался в каждую букву текста, отпечатанного на белой бумаге. Это был первый пробный оттиск, снятый с машины. По краям небольшого листа плотной бумаги размером в половину школьной тетради было два рисунка: флаг Французской республики и фригийский колпак, который в древние времена надевали на освобождённых рабов в Греции и Риме,

Так выглядел пригласительный билет на торжество, которого парижане дожидались уже больше месяца. Текст его гласил:

Можно печатать, всё в порядке, — раздался голос, и в дверях показался заведующий типографией, рабочий-печатник Анри Прото. — Надо торопиться, Поль. Я обещал приготовить билеты к пяти часам. За ними придут от коменданта Вандомской площади.

Прото взялся за рычаг и пустил в ход машину. Это был ручной станок. Поль одной рукой накладывал листок, другой — снимал готовый билет.

— Смешно было бы, — заговорил Поль, — если бы нам не дали билетов.

— А мы ими и не запаслись, — отозвался Прото, — надо будет попросить!

— Вам-то у кого просить! Сами печатаете — и возьмите себе по билету, только и дела, — вмешался старый Грибон, уборщик и сторож типографии.

Шестидесятилетний старик выглядел ещё совсем крепким. В нём сказывался старый солдат. Не отвечали бравой выправке только мутные, слезящиеся, старческие глаза да багровые щёки. Когда старик сердился, они ещё больше багровели.

— Не так-то это просто, — сказал Анри. — Без подписи и печати майора Майера, коменданта Вандомской площади, билет недействителен.

— А как ты думаешь, даст он нам билеты? — поинтересовался Поль.