Белухин похлопывал Игоря по спине: «Выдюжил, паря!», улыбался Седых, глядя, как его командир и Невская смотрят друг на друга, веселил всех Шельмец, который облаивал храпящего Кулебякина, Анна Григорьевна, жалея Лизу, сердито выпроваживала мужиков курить в тамбур – словом, на душе у людей полегчало.
Теперь уже никто не сомневался в том, что избавление близко и жизнь будет продолжаться.
Гриша как зачарованный смотрел в окошко, мечтая, чтобы хоть одна из усеявших темное небо звезд превратилась в сигнальный огонек подлетающего самолета, и не поверил своим ушам и глазам, когда с припая, лязгая гусеницами о камни, на остров выполз вездеход.
– Нас нашли! – закричал Гриша. – Зоя, Илья Матвеевич, смотрите, нас нашли!
Пока Пашков с Белухиным лупили друг друга по плечам и обнимались, а Кузя скороговоркой сообщал свежие новости, подкатил второй вездеход. Кузя спохватился: «Кто это из вас, бабоньки, Горюнова? Мужа встречай, с ума сходит!»
Распахнулась дверь, в избушку ворвался Блинков – и здесь пора ставить точку.
Можно было бы еще рассказать о многом, но автор надеется, что читатель и без его помощи разберется в будущих взаимоотношениях этих гордых, немало выстрадавших людей.
Белое проклятие
Утром, продрав глаза, я обычно отдергиваю штору и смотрю на небо и горы. У меня бывает все наоборот: в ясную погоду готов праздно валяться в постели, зато в плохую вскакиваю чуть свет. Сегодня я не тороплюсь – солнце пробило шторы и заливает комнату. Ночью телефон не звонил, спал я беспробудно, спешить никуда не надо – словом, день начинается хорошо.
Позевывая, я нежусь и благодушно поглядываю в окно. Снег на Актау искрится, на него больно смотреть. Настоящего снегопада давно не было, склоны укатанные, на канатках небось очередь на час. Не будь я таким отпетым лентяем, встал бы пораньше и прокатился со свистом по трассе; еще несколько лет назад я так и поступал, но теперь это для меня не удовольствие, а работа.
– Максим, ты сделал зарядку? – слышится голос мамы.
– Кончаю! – отзываюсь я, снимая покрывало с клетки.
– Доедай! – радостно орет Жулик. – Лентяй! Тебе пор-ра жениться!
– Не твое дело, пустобрех.
– Смени носки! – жизнерадостно советует Жулик. – Пр-рох-восты!
Провалявшись еще с минуту, я встаю, топаю ногами – имитирую пробежку – и выхожу.
– Умываться, бриться, завтракать! – командует мама.
На завтрак неизменная гречневая каша, в которой много железа, полезный для организма овощной сок и кофе. На мое ворчание мама внимания не обращает, она лучше знает, чем питать ребенка (тридцать лет, рост метр девяносто, вес восемьдесят два килограмма).
– Доедай! В последней ложке самая сила.
Давлюсь последней ложкой, пью кофе и делаю вид, что спешу.
– Ты ничего не забыл? – тихий, с этаким безразличием вопрос.
– Ничего, – по возможности честно отвечаю я и, не выдержав маминого взгляда, хлопаю себя по лбу. – Ах да!.. Может, потом?
– Потом – любимая отговорка лодыря!
Ничего не поделаешь, я сажусь за машинку. Я – мамин секретарь, печатать она не умеет, а «послания к прохвостам» ей нужны в трех экземплярах. Редактируя на ходу, я отстукиваю: «Тов. Ляпкину П. Н., копия: НИИ стройматериалов, председателю месткома. Петр Николаевич! Покидая турбазу „Актау“, вы случайно, разумеется, прихватили с собой библиотечные книги: „Альпийская баллада“ и „Мой Дагестан“. Отдавая должное вашей любви к литературе, надеюсь, однако, что вы в декадный срок вышлете указанные книги ценной бандеролью. Во избежание недоразумений сохраните у себя почтовую квитанцию. Зав. библиотекой Уварова А. Ф.».
– Какой прохвост! – восклицает мама, подписывая две копии и третью пряча в папку с этикеткой «Переписка с прохвостами» (моя работа). – Хорошо еще, что я ему Ахматову не выдала, – интуиция! Обедать придешь?
– Мне Ибрагим из «Кюна» четыре шашлыка проиграл, – сообщаю я. – Там пообедаю.
– Как это проиграл? – Мама выпрямляется. – Может быть, в карты?
Слово «карты» в маминых устах звучит как пираты или акулы.
– Что ты, мама, какие карты! О погоде поспорили.
– Так я тебе и поверила. – Мама с крайним неодобрением смотрит на мое честное лицо. – «Ищи женщину…»