Семьдесят два градуса ниже нуля

– Нам на них… – Олег крякает, смотрит на Надю и, поправив воображаемое пенсне и сложив губы трубочкой, интеллигентно заканчивает: – Пардон, начхать. Езжайте, чиф, маму нужно слушаться.

– Где Гвоздь? – грозно спрашиваю я. – Вася, тебе было поручено не отходить от Гвоздя ни на шаг.

– Он должен был нас нагнать, – оправдывается Вася, – знакомую встретил… на одну минутку…

Я отправляю Османа, Рому и Васю в спасательную экспедицию и приступаю к важному разговору с Хуссейном. Я знаю, что прямого приказа от Мурата Хаджиева он не получил, но во имя нашей дружбы прошу мобилизовать всех своих абреков, моих ребят и дружинников, разбить их на группы и по возможности очистить Кушкол от праздношатающихся. Самых отъявленных и несознательных можно бить, Надя потом вылечит. И сегодня ночью в КСС пусть кто-нибудь дежурит у телефона, именно дежурит, а не спит на диване.

– Тоже сказал – спит, я сам второй ночь в КСС ночую, – обижается Хуссейн.

– Неужели дал Мариам отпуск? – удивляется Олег. – Про Шарля забыл?

– Не забыл, – озабоченно говорит Хуссейн, – со мной Мариам. Отпуск дам, когда дед буду.

– Правильно, – хвалит Олег, – в лавинную опасность ценности должны быть при себе. Чиф, несут Гвоздя, отчаливай спокойно.

– Выпроводила гостей? – раздеваясь, первым делом спрашиваю я.

Мама делает страшные глаза и, взяв нас с Надей за руки, с улыбкой вводит в комнату.

– Знакомьтесь: Максим, Надя, Алексей Игоревич, Вадим Сергеич.

Мы пожимаем руки, раскланиваемся и любезно говорим друг другу, что нам очень приятно. Академика я узнаю сразу, хотя вместо линялого тренировочного костюма на нем джинсы и мохнатый, похожий на содранную с шимпанзе шкуру свитер, а Вадим Сергеич, щеголь в отличнейшей кожаной куртке (Осману такая обошлась в двух баранов), и есть, должно быть, тот самый композитор, автор шлягеров о любви и дружбе. Гости не из тех, которые стакан водки огурцом закусывают, и мама пожертвовала последней сотней пельменей из морозильника. В свою очередь гости притащили бутылку шампанского и невероятных размеров коробку конфет. Сейчас меня будут обрабатывать, это и без очков видно. Композитор с ловкостью первоклассного официанта откупоривает бутылку, ловко разливает шампанское по фужерам – он вообще ловок, элегантен и смотрится как актер. «К аплодисментам привык, – думаю я, – позер, дамский угодник». Он мне не нравится – чем-то неуловимо похож на Петухова, а эту породу людей, привыкших получать от жизни больше, чем они заслуживают, я не люблю.

– Спасибо, не пью. – Я прикрываю рукой фужер.

– Вы?! – Композитор чарующе улыбается. – Простите, не верю.

– Увы. Еще в детстве, будучи неокрепшим ребенком, я услышал по радио, что алкоголь вреден. Это произвело на меня сильнейшее впечатление. Мама, подтверди.

Мама подтверждает.

– Он еще и не курит, – добавляет Надя. – И чрезмерно для своего возраста скромен в отношении женщин, я бы даже сказала – пуглив.

– Жаль, что вы такое совершенство, – весело говорит академик. – Мы, как принято на Руси, надеялись вас подпоить, чтобы вы под пьяную лавочку снисходительно отнеслись к нашей просьбе.

– Знаю, вы спешите по делам и хотите, чтобы я помог вам попасть в лавину. Их на пути к Караколу всего девять: одна уже сошла, а остальные ждут вашего появления.

– Вот видите, все-таки ждут! – подхватывает композитор. – Мурат Хаджиевич заверил нас, что если вы возьметесь… Он очень лестно отзывался о вас, Максим Васильевич.

– Да, мы большие друзья, – говорю я. – Не припомните, как именно отзывался? Или при женщинах неудобно?

– Пожалуй, не очень, – соглашается академик и заразительно смеется, припоминая, видимо, лестные отзывы. – Но если как следует подредактировать…

Мама сжимает губы.

– Мой сын не нуждается…

В чем именно я не нуждаюсь, сказать маме мешает телефонный звонок.

– Да, пришел, – сухо говорит она. И мне шепотом: «Легок на помине». – Максим, пройди в свою комнату.

– Пр-рохвосты! – радостно встречает меня скучающий Жулик. – К черту! Там-там-там!

– Ты куда пропал? – негодует Мурат. – Заткни пасть своему попугаю! Слушай внимательно: если не хочешь, чтобы я забрал у тебя вездеход, отнесись внимательно к просьбе товарища Петухова, ты понял?

– Считай, что отнесся, я уже пригласил его вместе с мадамой – это не я, это Абдул так ее называет – на чашку чая.

– Можешь со своей чашкой чая…

– Хорошо, мама сварит им кофе.

– Павтаряю, если нэ хочешь (ага, уже злится), чтобы я забрал вэздеход…

– Петухов у тебя?

– Да.

– Тогда пошли его к черту, он же ремонтирует только «жигули», а у тебя «Волга».

Молчание. Мурат подбирает нужные слова, присутствие Петухова его сковывает. И в эти несколько секунд меня озаряет блестящая идея. Она настолько гениальна, что не стоит тратить времени на ее обдумывание.

– Мурат, – говорю я, – раз ты так любишь Петухова, предлагаю честную сделку, баш на баш: я вывожу эту парочку из Кушкола, да еще, если желаешь, академика с композитором, а ты немедленно – слышишь? – немедленно в приказном порядке эвакуируешь всех до единого жильцов из дома двадцать три, скажем, в школу. И не торгуйся, не то я передумаю.