Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970

Надежда на возможное преодоление нигилизма, упование на «Великий переход» (der Grofie Ubergang), происходящий помимо человеческих усилий, составляют основную идею творчества Юнгера, фундамент его «авторства». Поэтому внутри обычной туристической активности он ищет «минуты, когда мы с Землею остаемся один на один, как с невестой в брачных покоях» (it сентября 1965 г.). Не социально-экономические и политические перемены обращают на себя его внимание — его влечет энтомология, интерес к растениям и животным, природным событиям, наконец, к истории Земли. Битники у Испанской лестницы в Риме, правда, тоже удостаиваются упоминания в дневнике; и пусть они не вписываются в систему Линнея, однако их спасает экстравагантный наряд, в котором они хотя бы чем-то похожи на представителей отряда coleoptera.

Готовясь к путешествию, Юнгер не только выбирает для себя круг чтения на ближайшие месяцы, но и запасается инструментами для утонченной («субтильной») охоты, как он называл свои энтомологические штудии. И этот момент возвращает нас вновь к путешествиям XIX века, однако, в данном случае, уже к путешествиям натуралистов.

Юнгер сетует: мол, современникам с их фрагментарным и калейдоскопичным восприятием действительности далеко до «научных умов XIX столетия, которые хотя бы создали целостное представление о мире»[1072]. В этом отношении фигура Александра фон Гумбольдта носит для него образцовый характер. Гумбольдт — «великий учитель», для него «мир еще цел».

Если открыть самую популярную книгу Гумбольдта «Картины природы» («Ansichten der Natur», 1808), нельзя не заметить в его эстетическом подходе к природе сильного влияния Канта и Шиллера. «Все, из чего составляется характер ландшафта: очертания гор, которые в туманной дали ограничивают горизонт; сумрак елового леса, лесной поток, с грохотом проносящийся между нависшими утесами, — все это находится в потаенной связи с внутренней жизнью человека»[1073]. Юнгер же ищет не «возвышенного в природе», а нацелен на дескрипцию. В равной мере он чужд идеям психологической герменевтики. Факт мира не является тем, что должно быть проинтерпретировано с целью раскрытия некоего лежащего в его основании этического или религиозного содержания. В герменевтическом смысле (оно получило классическое выражение у Ф.Д.Э. Шлейермахера) эстетическое созерцание должно завершаться спекулятивной или религиозной идеей и постоянно соотносить совокупность мира с субъективностью чувствующего или созерцающего, усматривать закон мироустройства в непроизвольном чередовании образов и форм в созерцании. Это, в свою очередь, требует постоянного усилия интерпретации: мир постоянно пропускается через устремленную in infinitum субъективность, творческую индивидуальность, которая сама становится объектом психологического и грамматического толкования. При таком подходе центр тяжести лежит в чувстве.

Дескриптивность юнгеровских текстов иного рода. Здесь главное не художнический порыв как переживание и предвосхищение Вечного. В центре находится факт как особенное, от которого совершается дальнейшее движение к неразделенному и необособленному. В этом смысле Юнгеру, скорее, ближе «спинозистский» или «гётеанский» взгляд, согласно которому язык должен отражать порядок природы, причем тот же самый порядок доступен и нашей душе.

Находясь на Канарских островах, которые посещал и Гумбольдт, оставивший прекрасное описание Пика-де-Тейде на острове Тенерифе, Юнгер делает выписки из биографии великого немецкого путешественника, географа и натуралиста: «Гумбольдт воспринял из морфологии Гёте понятие динамического типа в качестве методического принципа, чтобы описывать гештальты в их ставшей исторической целостности. Таким динамическим первообразом было, к примеру, перворастение Гёте как модель, которая лежит в основе не только всех существующих растений как общий их образец, но согласно строительному плану которого также можно было бы придумать еще сколь угодно много растений….» (7 июня 1970 г.).