Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970

Японский мост высокой дугой соединяет берега реки Порто. Обратный путь вдоль лагуны ведет через эвкалиптовую рощу со скелетоподобными стволами поваленных и высохших деревьев. В болотистом полумраке светятся кромки ирисов[302]. Заросли уставлены машинами и палатками кемпинга. Поступишь правильно, если будешь двигаться по нему насвистывая и напевая, чтобы не оказаться нарушителем спокойствия в сем натюрморте. Старые ивы на берегу идиллически украшены брусочками мыла, зеркалами, зубными щетками и помазками. Меньше понравилось мне, что лагуну, где я обычно ловлю рыбу маленькой сетью, сегодня затянуло масляной пленкой. Ведь средство, которым уничтожали личинки комаров, истребляло и всю другую живность, обитающую в воде.

Молодые эвкалиптовые деревья стройны, старые коренасты, листва их располагается ярусами. Вкрапления огненно-красных листьев напоминают хохолки и флаги. Они устилают дорогу мозаикой серпов, полумесяцев, петушиных хвостов и наконечников копий. Между ними серебристо-серые головки цветов — маковые коробочки с филигранной отделкой. Листья будто пропитаны грунтом, поэтому эта лента едва выделяется на фоне гранита, через который ведет дорога.

ПОРТО, 21 МАЯ 1966 ГОДА

Новое строительство и упадок здесь, похоже, уравновешивают друг друга: из земли торчат каркасы гостиниц и пансионов, номера в которых уже, вероятно, сданы. Каштановые рощи, масличные сады и виноградники, напротив, дичают. Не хватает рук для ухода и сбора урожаев; молодежь эмигрирует в индустриальные страны. Каштановая мука, прежняя пища народа, уже почти не употребляется; плоды выискивают полудикие свиньи.

Узкие террасы ниже «Коломбо», где во второй половине дня я собираю растения и так дохожу до самой реки. Тоже заросли, главным образом густой кустарник ежевики, который тянется вдоль каменных стен, перемежаясь плетями дикого аспарагуса. Пневая поросль фиговых деревьев еще плодоносит, и сквозь траву побеги обвивает виноградная лоза.

Я остановился возле старика, который на одном из участков закладывал грядку зеленого лука. Почва, должно быть, хорошая, потому что земля, казалось, струилась у него из руки как жирный, крупнозернистый нюхательный табак.

ПОРТО, 22 МАЯ 1966 ГОДА

В яркий солнечный день к Генуэзской башне, у которой, как у большинства этих старинных сторожевых вышек, отсутствует вход. Дозорные поднимались в нее по приставной лестнице, которую потом втягивали за собой через бруствер, формой она напоминает бокал, который сперва сужается и потом снова расширяется, образуя талию. Каменные стены вырастают прямо из открытой скалы. Они образуют единое целое, как если бы холм увенчали короной. Блоки скреплены надежным строительным раствором, о чем свидетельствует низвергнутый вниз тесаный камень с остатками креплений на стыке.

Ни на одном из островов Средиземного моря, даже на Балеарах и Родосе, я не видел такого богатого и пышного цветения macchia. Бесчисленные цветки, белые и желтые нивяники[303], некоторые из которых почти древовидные, ежевика, мак, ромашка, дрок, белый и красный ладанник[304], и на террасах издалека заметные каскады розовой герани[305]. Все они открылись и распустились, обратившись к солнцу. Круглые шапки цветов явно подражают ему. Чем их считать — зеркалами или символами великого светила? Признак радости или служения — их поворачивание по солнцу?

Появление семенных растений, обязанное дружеской поддержке со стороны насекомых — настоящее чудо в истории Земли. Совсем непохожие друг на друга творения вступили в эротическую связь, для этого образовались мириады органов. Это как если бы из первичной материи, бушуя, накатила новая волна самосознания.

Должно быть, то был великий праздник, когда Солнце, животное и растение сочетались таким способом браком. И в такие утра можно все еще ощутить отзвуки этого праздника.

ПОРТО, 23 МАЯ 1966 ГОДА

Незадолго до пробуждения отвратительная картина. Когда колосс лежит на земле, его окружают большие животные, ведомые приспешниками: гиены, волки, рыси и лисы. Потом делятся куски. Но одновременно из его внутренностей выползают личинки и черви и так густо покрывают его, что его форма, кажется, перестает быть различимой. Правда, без этого тоже не бывает очищения.

* * *

Ежедневные солнечные ванны у ручья, с пеной пробивающегося сквозь грубые глыбы гранита, они освежают, как в долинах Гарца. Камень, и так красно-розовый, еще и подрумянен лишайниками.

У воды самшит, земляничное дерево[306], дикий инжир, высокие, уже отцветшие вересковые, в каменных стыках разрослась таволга[307], притворяющаяся папоротником, ее приятно перебирать пальцами.

Бабочки порхают вдоль ручья, внизу голубянки[308], между кустами золотисто-коричневый родственник перламутрового мотылька[309], а в высоте макушек зимородок.