Семьдесят неизвестных

А на улице солнце, красиво так… И сразу сердце — ёк! Совсем рядом урчал искалеченный трактор. Возле него хлопотал дядька с рыжей щетиной усов под вздёрнутым носом.

— Долго провозитесь с ним?

— Маслица подолью — и пошёл.

Юра не верил своим ушам:

— А сцепление?

— Так исправил же Пётр.

— Исправил?! Когда?

Усач, ни слова не говоря, полез в кабину, тронул с места трактор. Остановил, снова тронул.

— Бачишь!.. До утра, говорит, провозился.

Ничего Пётр не возился! Уходил с Марусей, потом спал.

А может, сцепление было в порядке? Может, он обманул?

Но зачем?.. Надоело работать, и на всякий случай, чтобы практикант не выдал, разыграл спектакль?

И уже и солнце не радует, и предстоящая рыбалка…

Подошёл Гриша; он сегодня работает в смене рыжеусого тракториста.

— Давай с нами до колка. А там и озеро.

— Ну давай, — вяло отозвался Юра.

Солнце уже довольно высоко. Под утро выпала роса, и от сырой земли ползут, извиваясь, причудливые струйки пара. Полевая дорога то ныряет в ложбинки, в которых ещё стоит негустой туман, то снова поднимается на взгорки.

Вот и агрегат. Подцепить — и сеять. Работать им будет хорошо: пыли нет. И ветер унялся.

Юра снял удочки с трактора.

— Удачи вам!

— И тебе. — Гриша развёл руки, показывая, какую рыбу он желает выудить Юре. — Чтобы всем хватило: и нам с тобой, и Петру твоему со свояком.

— Маруся — его свояк? — поразился Юра.

— Ты не знал? На сёстрах женатые…

Он со вторым сеяльщиком стал заправлять сеялки, а Юра, задумавшись, пошёл в сторону колка.

Раз так, то Пётр, конечно, знал про ружьё, не мог не знать. И пошёл вместе с Марусей ночью вовсе не для того, чтобы не дать ему стрелять дичь. Тут что-то другое, совсем другое.

Уж не браконьерствуют ли они на пару? В этих местах недавно видели лосей.

Колок… Они шарили здесь с фонариком.

Юра ходит между корявыми, изогнутыми свирепыми сибирскими ветрами берёзками. Под ногами мягко шелестит прелая прошлогодняя листва, уже прошитая тоненькими пиками свежей зелени.

Что они делали ночью здесь, в лесочке? Стрелять не стреляли, он услышал бы. А вот днём или прошлой ночью они свободно могли свалить зверя, хотя бы лося, и припрятать здесь на время. Сейчас ещё холодно, особенно по ночам. Может, они как раз его и прятали?

Юра опять прошёл весь колок насквозь, остановился возле полузасыпанной канавы. За ней дорога и поле, уже вспаханное, — там им делать нечего. Если в самом деле спрятали, то где? Колок ведь небольшой… Всё равно он найдёт, хоть проищет до вечера.

Со стороны села по дороге бежит мотоцикл с коляской. На нём двое, отсюда не видно кто. Сюда едут? Неизвестно ещё, там развилка… Нет, сюда, точно. Вот мотоцикл взбежал на пригорок, вот снова нырнул в ложбинку.

Вдруг они? За добычей?

Юра бросился в глубь колка, стал за ствол берёзы.

Так и есть. Мотоцикл ведёт Пётр. А на заднем сиденье Маруся в своём модном берете.

Остановились. Недалеко, шагах в тридцати. Закурили. Осматриваются по сторонам. Видят?.. Нет, не заметили.

— Давай! — сказал Пётр и сам стал расчехлять коляску.

Маруся с лопатой и почему-то с ружьём на плече, дулом вниз, подошёл к канаве, нагнулся, пошарил руками. Что он там?

Какая-то большая птица, деревянно стрекотнув, шумно взлетела с вершины берёзы, за которой стоял Юра. Он вздрогнул от неожиданности. И тут же Маруся выпрямился, схватился за ружьё.

Заметил!

Больше прятаться не было смысла. Юра вышел из-за берёзы.

Оба словно застыли: Пётр у мотоцикла, Маруся с ружьём возле канавы.

— Гады! — бросил Юра с ненавистью. — А ну как я на вашем мотоцикле за участковым слетаю?

И вдруг он видит — ружьё в руках Маруси направлено на него. Чёрное отверстие смотрит ему прямо в глаза.

Убьёт! В голове Юры звенит, словно рядом разбили стекло. Ноги делаются ватными. Но он сразу же вспоминает: патрон! Он ведь разрядил ружьё. Вот патрон, у него в кармане.

— Ну, стреляй, стреляй! — Он громко смеётся. — Стреляй, Маруся, стреляй, ворюга!.. Что не стреляешь? Ну?

Он идёт, продолжая смеяться, прямо на толстяка, берётся за ствол рукой.

— Смотри, ты же весь трясёшься… Давай сюда!

Маруся покорно выпускает ружьё из рук. Глаза у него круглые, как у рыбы, нижняя губа отвисла.

— Что, лебедей бить проще? А я вот не побоюсь, выстрелю.

Юра вскинул ружьё, прицелился в Марусю, сейчас нажмёт спусковой крючок.

— Нет! Нет! — Толстяк сорвался с места отчаянным прыжком и помчался к мотоциклу, неловко разбрасывая непривычные к бегу ноги.

— Не дури, пацан! — Пётр торопливо дёргал сапогом стартёр. — Отвечать будешь!

Маруся свалился кулём в коляску, мотоцикл рванул с места. Испугались! Тикают! Ну правильно, они ведь думают, что заряжено.

— Пли! — крикнул Юра и нажал пальцем крючок.

Неожиданный грохот выстрела оглушил его на миг. Выронив из рук ружьё, он непонимающе, растерянно моргая, смотрел на дорогу. Там, где только что стоял мотоцикл, чуть правее, взметнулось круглое облачко пыли.

Ого! Значит, всё-таки было заряжено. И когда он брался за ствол, когда тянул к себе, тоже было заряжено. Стоило только Марусе шевельнуть пальцем…

Мотоцикл далеко. Его уже и не слышно — за колком сердито тарахтит трактор.