Семьдесят пять ступеней вверх. Сборник рассказов

– Вы его больше не видели? Ну… Не снился он вам больше?

– Бессонница у меня, детонька… Не спится мне.

А может быть, я сплю ещё и проснусь скоро с Герой моим рядом? Кто знает? Хотя… Я и раньше могла догадаться. Ведь вся жизнь, как вспышки фотокамеры: бах – свет, бах – темень. И ошмётки токмо в памяти – не склеить, не слепить. Видно, не хотела догадываться-то. Да и проку? Любила я, меня любили – чего ещё надобно-то? Вот человеку главное – счастье сыскать. А сыскав, кто ж по сторонам озирается? Так и проморгать можно. Вот и я нашла, а где… не велика важность.

– Тёть, а вы адрес помните? Где с Герой жили?

– А как же? Помню-помню.

– Так может, прогуляемся? Поглядим?

– А что, почему нет? Ишь ты, молодец – придумала!

Улица переменилась: запахи не те, шум да гул. Машины тарахтят, дымят – свет Божий не видно. Но берег этот я узнаю, пологий склон и пляж песчаный. Водица всё та же, но покров утеряла свой – туманец сошёл, оголил все прелести – блестит теперь, переливается. Не мудрено – скрывать-то больше некого. Да… Цвета ярче, но глазам больнее. Краски обжигают будто. Так и хочется зажмуриться покрепче да убежать, спрятаться.

Вот и дом, родной до последнего кирпичика, но в то же время и чужой. Подумать только, вся жизнь в нём прошла…

– Но как?! Как вы его признали?

– Что ж не признать-то? Один к одному всё. Разве что во сне попроще было, подушевнее. Заместо новёхонькой розовой штукатурки побелка на стенах трещинками вся исходила. Кованых лавок и в помине не было. Зато скамеечки деревянные стояли – сосед смастерил. Клумбы возле парадного входа в астрах да георгинах утопали. А вон там пионы огромным кустом росли. Под ногами игрушки – детвора носилась, не утихая. Весело было, радостно.

– Ей-Богу, не бывает так! Где ж это видано, чтоб такой правдивый сон был?

– Хм… Так я же в детстве частенько тут на речку бегала. Места здешние хорошо знала. Вот и запали они мне в душу, видать.

– А может, вы и Геру видели? Где-нибудь здесь, наяву?

– Да что ты? Я бы помнила. Должна была…

– А давайте постучим? Ну, так просто. Проверим.

– Да Бог с тобой! Чего проверять-то? Ещё за полоумных нас примут… Не знаю я тут никого.

– Тёть Сонь, ну пожалуйста! Пожа-ааа-алуйста! Мы просто спросим и всё. Только одним глазком внутрь заглянем.

Заглянуть внутрь… Прошлое в спину дышит, сверкая вспышками воспоминаний. Оглянуться и обернуться соляным столбом – навеки схорониться в прожитой где-то там жизни. Пускай не здесь, пускай в ином, пригрезившемся мне мире. И, видит Бог, я почти остолбенела. Укроюсь ли я там вновь? Вернусь ли? Тот мир такой же настоящий для меня сейчас, как и этот день, как и этот дом. Он существует, потому что я никогда не видела границ между сном и явью. Кто возведёт стену? Кто проведёт черту? Нет её – этой границы! Пока не загляну внутрь… Вот порог – вот черта. Загляну, и одна реальность поглотит другую. Мой мир исчезнет. Останется лишь серая явь и жизнь, прожитая понарошку.

– Нет! Постой!.. Зинаида?!

В слегка заплывших глазах теплился взгляд – родной и близкий. Морщинки опутали лицо, а губы истончились и понуро свесили уголки. Какая же немыслимая усталость извела приветливую улыбку на этом лице? Но руки, умевшие делать всё на свете, так же крепки, загорелы. Те самые руки, которые учили меня пеленать ребёнка… Руки Зинаиды.

– Вы меня не узнаёте?

– Нет. А мы разве знакомы? Я что-то не припомню. – Ну, да. Конечно! Ведь это мой сон – не её. Как глупо… Но всё же…

– А Гера тут живёт?

– Вы знаете моего сына? – Отчего-то голос дрогнул, недоверием кольнул взгляд. Больно так кольнул, в самую грудь, до детской обиды, как шлепок от матери.

– Так он живёт? – Ой, что я несу?! – Да, знала… Но не уверена, что он меня вспомнит…

Я, верно, сошла с ума. Иль в горячке, в бреду? На что надеюсь, глупая? Пустое всё, пустое… Ведь не признает – ещё горше мне будет, окаянной. Да что скажу ему? Довольно! Надо уходить.

Но… Это же мой Гера. Как смогу я уйти и в глаза не заглянуть? Жить и маяться, что где-то он – реальный, без ласки моей, без опеки? Нет сил, мочи нет совсем.

– Не думаю, что вспомнит… – словно вторила моим мыслям Зинаида. – Но пойдёмте, раз уж пришли.

И я заглянула внутрь…

Маленький дом на двух хозяев. Квартира, где мы жили всей семьёй. Кухонька, где баба Нюра частенько устраивала постряпушки.

– О-о! Баб Нюрин тазик. Какие блинчики она пекла, ммм-м – за уши не оттащишь. А где она?

Встала Зинаида, уронила руки беспомощно. Влага солёная на глаза её опухшие накатила.

– Почила мама уж лет пять как, – выговорила тихо. – Тазик так и висит. Любила она его. Всё говорила: «Чего с этими пузырьками чикаться? Таз – самое то».

Быть может, мир грёз и опасен. Как омут коварен, дурманом своим пьянит, в путы манит, крепко держит. Пускай! Реальность не лучше. Время – река, сквозь пальцы течёт, тебя в дураках оставляет. И жизнь пролетает, будто и не было её. Разве не обман это? Разве не лукавство? Ведь совсем недавно баба Нюра румяна ходила там, в моём мире.