Наутро отец был дома. В продолжение многих лет он с умилением и благодарностью вспоминал о том, как мама его выручила, и только перед самой смертью эти чувства почему-то заслонили воспоминания об обидах «доисторического периода», то есть времени развода.
Узнав, что ее хлопоты увенчались успехом, повидав отца на Миллионной и отвезя очередную передачу Бра-совой, мама поездом возвращалась из Петрограда в Гатчину. Против нее в вагоне сидела женщина средних лет, которую мама не раз уже видела во время своих поездок. Возник ни к чему не обязывающий разговор о том, как утомительно ездить в поездах в революционное время. И вдруг дама сказала: «Да! Я знаю, что вы ежедневно совершаете такие поездки, и, более того, знаю, зачем и ради кого вы это делаете. Ну так слушайте! Вам пора подумать о самой себе, тем более что особа, о которой вы заботитесь, мало это ценит и не стоит риска, которому вы подвергаетесь. Мне вас жаль, и поэтому я вас предупреждаю: немедленно возвращайтесь в город — на даче Брасовой вас ждут с ордером об аресте. Вы не знаете и никогда не узнаете, кто я, скажу одно: я приставлена за вами следить и я хочу вас спасти — немедленно уезжайте!»
Мама тут же, не заходя домой, повернула обратно и поехала к жившей в то время на Николаевской улице Рощиной-Инсаровой. Екатерина Николаевна решила, что маме необходимо прежде всего изменить свою слишком приметную внешность — седые волосы при молодом лице, — и надела на нее рыжий парик из своего театрального реквизита. В таком виде мама где-то под Оршей пересекла границу советских владений и добралась до Киева.
На гатчинской даче между тем отряд вооруженных людей несколько дней тщетно ждал ее возвращения. Тата Мамонтова была подвергнута домашнему аресту, но держалась доблестно и даже умудрилась переслать к Рощиной-Инсаровой чемодан с мамиными вещами.
В судьбе Брасовой тем временем наступило прояснение. Благодаря тому, что были нажаты все пружины (главным образом материальные), ее сначала перевели с Гороховой в лечебницу Герзони, а затем, под видом сестры милосердия, отправили в санитарном поезде вместе с дочерью на Украину, где она и встретилась с мамой.
О положении вещей в Киеве времен Скоропадского можно составить себе некоторое понятие по стихотворению Мятлева, но следует оговориться, что в этих строках события изложены с юмористических или даже «зубоскальских» позиций. Более глубокую и правильную картину дают «Дни Турбиных» Булгакова.
В момент прибытия Брасовой в Киев военные действия между Россией и Германией были уже прекращены. Война велась только на Западе, и Наталия Сергеевна решила испросить у императора Вильгельма разрешения для себя и мамы на проезд через Германию в Копенгаген. Обеим едущим надо было подписать официальное заявление. Мама подписала «Кн. Вяземская». Наталия Сергеевна воскликнула: «А как же подпишу я?! Государь обещал брату на Пасху дать мне графский титул — царское слово свято. Не моя вина, что обещание не успело быть оформлено!» И подписала: «Графиня Брасова». Вскоре из германского главного штаба пришел пропуск на княгиню Вяземскую и графиню Брасову. Вышло так, будто Наталия Сергеевна получила титул от императора Вильгельма!
Воспользоваться этим пропуском не пришлось. Буквально через несколько дней — 9 ноября — в Берлине произошла революция и пропуск стал недействительным. Тут же вскоре Киев был занят петлюровцами, и мама с Брасовой направились в Одессу. На Одесском рейде зимою 1918–1919 годов стояла англо-французская эскадра. И вот в один прекрасный день, к удивлению всех, броненосец «Адамант» принял на борт двух дам — маму и Брасову — и отошел с ними к берегам Англии. (Говорю «к удивлению всех», потому что на английских военных кораблях женщинам быть не полагается.) Не знаю, через кого и как получили разрешение, но путешествие совершилось в самых благоприятных условиях, и капитан, расставаясь с пассажирками в Лондоне, преподнес им на память ленточки с написанным на них золотом названием корабля. Эту ленточку, подаренную ему мамой в 1923 году в Висбадене, Димка носил на берете несколько лет, и никто в Калуге не догадывался, что значит надпись «Адамант» и какое значение этот «Адамант» имел для нашей семьи.
Приехав в Англию, Наталия Сергеевна поселилась в том поместье, которое они занимали с Михаилом Александровичем до их возвращения в Россию и где в качестве домоправительницы жила миссис Джонсон, мать не покинувшего великого князя до последнего дня Николая Николаевича Джонсона.
Когда мама очутилась вне опасности и в спокойных условиях, она почувствовала, что не выдержит вынужденного бездействия. Продав имевшиеся у нее более или менее ценные вещи и прибегнув к займам, она собрала сумму, необходимую для дальнего путешествия, и через Гибралтар, Суэц, Цейлон, Сингапур и Японию поехала в Сибирь на розыски своего мужа.