Обнаружил, что меня, хоть я и не достиг еще совершеннолетия, сильно привлекает женский пол. На берегу реки познакомился с проституткой. Большая шляпа. Грязное белье. С виду девочка, но не молода. Не все ли равно! Не знал, как приступить к делу. Рыжие волосы. Зеленые глаза. Разговаривали. „Какое красивое небо“, — сказала она. „Как чудесно пахнет река“, — сказала она. Совсем как леди. Река пахла тиной. Гнилое дыхание моря. Отлив. Целовались по-французски. Тело к телу. Положил руку на вырез платья. Мальчишки в кустах хихикали. Дураки. Шли в темноте, бедро к бедру, „У меня маленькая комнатка на Белмонт-стрит“, — сказала она. Нет, спасибо. Повел ее к железнодорожной насыпи. Шлак. Васильки. Звезды. Высокие сорняки, похожие на тропические растения. Самоа. Познал ее там. Огромное, восхитительное ощущение. Забыл на время обо всех мелочах. Житейской суете. Денежных затруднениях. Честолюбивых мечтах. Чувствовал себя обновленным, великодушным по отношению к покойной старушке матери. Проститутку звали Беатриса. Потом часто встречались. Впоследствии уехала в Нью-Йорк. Барабанила своими кольцами со стекляшками по окнам Двадцать третьей улицы. Зимние ночи. Впоследствии пытался ее найти. Исчезла. Написанное выше, возможно, дурного тона. Если так, автор просит прощения. Человек родится для треволнений, как искры для того, чтобы лететь вверх.
Запахи. Жара. Холод. Это вспоминается ясней всего. Зимой воздух в конторе зловонный. Печи топились углем. Ходил домой ужинать по морозу. Довольный. Воздух на улицах прямо с покрытых снегом гор. Вашингтон. Джефферсон. Лафайет. Франклин. И т.д. Как горный поселок зимой. Вдыхаю запах прелых листьев в городском парке. Вдыхаю северный ветер. Слаще всякой розы. Никогда не мог вдоволь насладиться солнцем и луной. Всегда с грустью закрываю дверь. В июле получил недельный отпуск. Как объяснил пишущему эти строки Граймс, цель состояла в том, чтобы дать возможность испытать на работе другого мальчика — родственника Уиттьера. Не подошел. Поехал с матерью в Сент-Ботолфс. Остановились у родственников. Дом все еще пустовал. Крыльцо обвалилось. Сад зарос. Несколько розовых кустов. Плавал в реке. Катался на парусной лодке. В Пасторском пруду поймал трехфунтовую форель. С большим удовольствием гулял по пустынному берегу. Счастливые часы. Волны ревели, гремели, как Нью-Йорк, Нью-Хейвен и Хартфорд. Под ногами дохлые скаты. Морские водоросли в форме длинных кнутов, цветов, нижних юбок. Раковины, камешки, выброшенные морем обломки. Все простые вещи. В золотистом свете как бы райские воспоминания: юность, уверенность, невинность. На берегу веселье и дерзость вечной юности. Даже сегодня. Нюхаю восточный ветер. Слышу рог Нептуна. Всегда зовущий в путь. Захватываю с собой бутерброды. Купальный костюм. Сажусь в ветхий автобус, идущий к взморью. Непреодолимо. Вероятно, в крови. Отец читал Шекспира волнам. Полный рот камешков. Демосфен?
Составил подробный план жизни. Гимнастика. Летом парусный спорт. Читать Плутарха. Ни одного дня не пропускать на службе. Никогда. Повышение жалованья. Рост ответственности. Другие признаки успеха. Зимний вечер. Клерки уходят домой. Чищу перья. Присыпаю золой жар в печках. Уиттьер зовет меня к себе в святая святых. Крупные черты лица. Сильный человек. Страдал метеоризмом. Хранил бочонок виски в углу кабинета. Пил через соломинку из отверстия для втулки. Заставил меня прождать полчаса. Слышатся шаги последнего клерка, Граймса, вниз по лестнице. „Тебе нравится работа, Лиэндер?“ — спрашивает он. „Да, сэр“. — „Не будь таким чертовски усердным, — говорит он. — Ты похож на слугу-негра“. Прочищает горло. Пользуется плевательницей. Внезапно откидывается на спинку кресла. Печаль? Болезнь? Плохие вести? Банкротство? Разорение? Еще что-нибудь похуже? „У меня нет сына“, — говорит он. „Мне очень жаль, мистер Уиттьер“. — „У меня нет сына“, — говорит он опять. Поднимает свое крупное лицо. Слезы на щеках. Слезы текут из глаз. „Работай старательно, — говорит он. — Положись на меня. Я буду относиться к тебе как к сыну. Ну а теперь покойной ночи, мой мальчик“. Хлопает меня по плечу. Отсылает домой.