Семейная хроника Уопшотов

Дождь усилился, стемнело, и Мозес вошел в зал ожидания, на минуту привлекший его внимание, так как на стене в дубовой раме висела большая фотография того замка, куда он направлялся. Над многочисленными башнями «Светлого приюта» развевались флаги, контрфорсы густо заросли плющом, в все это казалось ему вовсе не смешным, когда он вспоминал, зачем туда едет. Джустина, видимо, приложила руку к украшению зала ожидания, так как на полу там лежал ковер. Стены из шпунтовых досок были выкрашены под красное дерево, а трубы, которые должны были обогревать помещение зимой, изящно тянулись по две рядом вверх и, извиваясь змеями, исчезали в отверстиях потолка. Скамейки вдоль стой через равные промежутки разделялись изящными витками гнутого дерева, которые служили пассажирам подлокотниками в не давали соприкасаться теплым ляжкам незнакомых между собой людей. Выйдя из зала ожидания, Мозес увидел у обочины тротуара только одну машину.

— Я довезу вас до ворот, — сказал водитель. — До дома я довезти не могу, а высажу у ворот.

Когда Мозес вышел из такси, он обнаружил, что ворота были чугунные, с цепью и висячим замком. Слева была небольшая калитка; он вошел в нее и под сильным дождем зашагал к освещенным окнам здания, бывшего по его предположению, домиком привратника. Мужчина средних лет появился в дверях — он что-то ел — и как будто обрадовался, когда Мозес назвал себя.

— Я есть Джакомо, — сказал он. — Я есть Джакомо. Ви пойти со мной.

Мозес пошел за ним в старый гараж, пропитанный той особой сыростью холодного бетона, что так быстро пробирает до костей. Там в ярком свете стоял старый «роллс-ройс» с окошками в форме полумесяца в задней части кузова, как в уборной на Западной ферме. Мозес сел впереди, а Джакомо принялся между тем качать бензопомпу, и ему понадобилось некоторое время, чтобы завести мотор.

— Она почти мертвое, — сказал Джакомо. — Она нехорошо ездить ночью.

Затем, пятясь задом, как военный корабль, они выехали на дождь. «Дворника» на ветровом стекле не было, или Джакомо не пользовался им, и они ехали без фар по извилистой дороге. Вдруг Мозес увидел огни «Светлого приюта». Казалось, их были сотни — так много, что они освещали дорогу и подняли его настроение. Мозес поблагодарил Джакомо и потащил сквозь дождь свой чемодан под защиту большого портика, арочного и ребристого, как портик собора. Единственный звонок представлял собой сооружение из сварочной стали в виде листьев и роз, такое причудливое и ветхое, что Мозес побоялся, как бы оно не свалилось ему на голову, если он дотронется до него, и постучал в дверь кулаком. Горничная впустила его, он вошел в нечто вроде ротонды, и в это мгновение из другой двери появилась Мелиса. Он поставил на пол чемодан, вылил дождевую воду из полей шляпы и заключил в объятия свою возлюбленную.

Костюм у него был мокрый и издавал какой-то кислый запах.

— Я думаю, тебе надо бы переодеться, — сказала Мелиса, — но остается мало времени.

В ее взгляде, одновременно тревожном и радостном, он увидел нерешительность человека, который, присоединяя одну часть своей жизни к другой, смутно ощущает, что они могут прийти в столкновение, вызвав необходимость выбора или расставания. Он почувствовал ее нерешительность, когда она взяла его за руку и повела по мраморному полу, на котором их шаги звонко стучали по черно-белым квадратам. Это было не похоже на Мозеса, но истины ради надо сказать, что он не смотрел ни влево, откуда слышался шум фонтана, ни вправо, откуда доносился из оранжереи запах жирной земли. Подобно тете Гоноре, он понимал, что делать вид, будто ты родился и вырос в том окружении, в каком ты сейчас находишься, было свидетельством незаурядного характера.