Семейная кухня (сборник)

На Севере жили разные люди. Очень разные. Больные, сумасшедшие, несчастные, расчетливые. В одном подъезде, в маленьких бараках, жили ипохондрики, сангвиники, циники и лирики в одном лице. Такого, как здесь, буйства характеров на пяти квадратных метрах нельзя было встретить на Большой земле.

Однажды я пришла домой после школы – мы тогда только переехали из Москвы – и увидела у нас на кухне мужчину. Он был с меня ростом, даже чуть меньше, но с бородой, усами, огромной головой, накачанным атлетичным телом, крохотными ручками и такими же крохотными кривыми ножками. Мужчина стоял на табуретке и наливал себе чай из чайника. Я застыла на пороге и смотрела, как он аккуратно сползает с табуретки на пол, встает на цыпочки, чтобы взять чашку и семенит к столу. Потом пододвигает табуретку к полке и берет сахар.

– Здравствуй, ты Маша? – спросил он спокойно, увидев меня.

Вот тогда я и потеряла дар речи. Смогла только кивнуть.

– Чай будешь? – продолжал он. – Или обедать? Суп или котлеты?

Я опять кивнула, потому что ответить на все вопросы не могла.

Мужчина опять схватил табуретку и пододвинул к плите. Нашел в столе половник, который был размером с его руку от запястья до плеча, и начал наливать мне суп.

Я что-то промычала.

– Хватит? – спросил он, поставил передо мной тарелку и сел рядом пить чай. – Я Петр Иванович, можешь звать меня дядя Петя. Ты ешь, ешь, а то остынет.

В этот момент пришла мама. Увидела Петра Ивановича и кинулась к нему обниматься. Хотя что значит обниматься? Мама наклонилась и чмокнула Петра Ивановича в макушку, пожала его маленькую детскую ручку и разве что не подняла и не потискала, как тискают ребенка. Хотя нет, она его все-таки приподняла от восторга и радости. Петр Иванович улыбался и дрыгал над полом ножками, когда мама его прижимала к груди.

– Приехали! Ну наконец-то! – восклицал дядя Петя, пока мама его тискала. – У вас тут всегда все настежь? Заходите, берите что хотите? – возмущался он.

– Да, дверь не закрывается, замок сломан, – ответила мама.

– Понятно. А я тут Машу супом кормлю, только она не ест, – сообщил маме Петр Иванович.

Я сидела за столом и таращилась на маму и мужчину.

– Девочка у тебя хорошая, скромная, молчаливая, – похвалил меня Петр Иванович.

– Ты это про Машку? – удивилась мама, потому что я не отличалась ни одним из вышеперечисленных достоинств.

– Конечно. Даже слова не сказала мне. Очень воспитанная девочка, – подтвердил Петр Иванович.

– Заболела, наверное, – отмахнулась мама. – Ну как ты тут? Как на работе?

– Все нормально, – отмахнулся дядя Петя. – Я тебя заждался! У меня на тебя большие планы!

Мама сделала мне лицо, которое означало «иди в свою комнату».

Наступали новые времена, мама долго не решалась уехать из Москвы, но однажды ей позвонил Петр Иванович и сказал, что ждет ее здесь, на Севере, чтобы открыть собственную юридическую консультацию, о которой мама давно мечтала.

Петр Иванович был гениальным главным бухгалтером, как сказали бы сейчас, финансовым директором. Он был умный, талантливый, честный и добрый, верный своему делу и друзьям. Он обожал маму и был ей благодарен за то, что она давала ему работу там, в благополучной столице, где он был никому не нужен, где у него не было ни постоянной работы, ни жизни. Какая там жизнь, если такое уродство? Петр Иванович тихо спивался. Мама выводила его из запоев и заставляла работать. А потом он уехал на Север и мечтал только об одном – вызвать сюда маму, начать с ней собственное дело.

В том городе приживались все, кто не мог жить на Большой земле, все отбросы общества, пусть и гениальные. Петра Ивановича в столице никто не хотел брать на работу. Его жалели и гнали на паперть, где было самое место такому уродцу.

Его болезнь, генетическая, в которой он был не виноват, определила его судьбу. Родители – нормальные, полноценные люди – давно, сразу после рождения, вычеркнули его из жизни. Сдали в детский дом. Отказались, совершенно официально, по закону. Даже врачи их поддержали.

Но Петр Иванович, которому при изуродованном тельце достались мощный аналитический ум, математический талант, гениальный юмор и жажда жизни, выучился, получил профессию.

Мама с ним познакомилась в компании преферансистов. Петр Иванович, которого она всегда ласково называла Петечка, играл с ней в паре. Они выигрывали почти всегда и полюбили друг друга с первого взгляда, как люди одной группы крови, одного склада ума, одного дыхания и жизненной позиции.

Позже, когда мама вела свои адвокатские дела в арбитраже, Петечка помогал ей. Мама платила ему половину своего гонорара. Они не проиграли ни одного дела. Когда Петечка уехал на Север и понял, что юридическая контора станет золотой жилой, он начал звать маму, уверял ее, что их консультация станет первой не только в городе, но и в области. Так оно и случилось, кстати.

Здесь, на Севере, на уродство Петра Ивановича всем было наплевать. И не таких видели. Он ожил, зажил, расцвел.

– Единственное, о чем жалею, что не приехал раньше, – говорил он маме.