Семейная реликвия

Суть этой истории можно изложить в нескольких строках. Из далекого-далекого города на Севере мне написала пятидесятилетняя женщина-геолог о том, что ей хотелось бы иметь одну из моих книг, в которой собраны письма выдающихся людей о любви: не для себя, а чтобы послать ее человеку, ее ровеснику, который любил ее мальчишкой и у которого личная жизнь не удалась. О себе она почти ничего не говорила, но ведь читаешь не только строки, но и между строк, и я понял, что личная жизнь не удалась и у нее. Я послал и, честно говоря, забыл и о ней самой, и о ее письме. Но через несколько месяцев она напомнила о себе опять. Письмо было уже не с Севера, а из маленького зауральского города. Она извинялась, что не поблагодарила меня вовремя, и сообщила о том, что она и он — первая их полудетская любовь — соединили жизни и теперь уже не расстанутся никогда.

— Вы же сами ответили на этот вопрос, как определить, удалась или не удалась человеческая жизнь. Вы ответили на него, рассказав ту сентиментальную историю. Человеческая жизнь удалась, если удалось ее пятое действие. Если ее пятое действие, как в трагедиях или в комедиях Шекспира и Корнеля, сильнее первого. Хорошо, — улыбнулась она, — что вы не побоялись быть немножко сентиментальным.

Теперь я нахмурился. Она невольно задела в душе какую-то больную струну.

Лет десять назад в книге «Вечный человек» я советовал читателям «не бояться быть сентиментальными», потому что страх раскрыть душу из опасения (часто ложного), что ее не поймут, «штамп замкнутости», ставший в последние десятилетия печальным стереотипом поведения, обедняют человеческие отношения, часто делают невозможным новый, интересный и неожиданный вариант судьбы.

Потом мое отношение к сентиментальности изменилось, я стал трезвее и «суше» и начал думать, что надо уметь скрывать и чувства, и мысли, потому что непонимание ранит больше, чем неосуществление некоего фантастического варианта судьбы.

И вот стал замечать с любопытством, что самый большой художник в мире не только не боится сентиментальности, но нередко выстраивает при ее участии сюжеты, особенность которых заключается в том, что их можно с одинаковым основанием назвать и банальными и невероятными, все зависит от нашего взгляда на жизнь.

Да, все зависит от нашего взгляда на жизнь, потому что именно Жизнь тот самый художник, который бывает безбоязненно сентиментальным.

Лет пять-шесть назад начал я получать письма от старой учительницы (в то время она уже была на пенсии) Маргариты Семеновны Домбровской. Когда я дочитал первое письмо, то немало удивился, что автору его уже восьмой десяток — настолько юным по интересу, даже по любопытству к жизни оно было.

В этом письме Маргарита Семеновна писала:

«…Всю жизнь меня интересуют люди, их мысли и чувства, их отношение к окружающим. Многие, даже родственники, не понимают этой моей склонности: быстро подружиться, переписываться, относятся к ней с иронией. Людей любила и люблю. Работала пятьдесят лет в школе. Сейчас я не одинока, живу в семье сына, воспитываю внуков. Хотелось бы, чтобы они чаще читали хорошие вещи и были добрее и к себе и к окружающим. Я, наверное, наивна, но все еще верю в торжество человечности…»

Мы изредка обменивались с ней письмами, она рассказывала о семье, о круге интересов, о широком общении с самыми разными людьми.

Два ее письма в сокращенном виде помещены в моей книге «Ничто человеческое…», вышедшей в 1979 году. Было ей в то время семьдесят пять лет.

В том же, 1979 году — это я узнал потом — судьба ее резко и неожиданно переломилась.

Этот перелом открывался мне постепенно. Однажды в письме она сообщила, что переехала в Винницу, что вокруг нее, как и раньше, немало интересных людей, что она ведет большую переписку, часто ходит в парк.

Часто ходит на могилу…

Сама Маргарита Семеновна родом из города Лубны (Полтавская область), все ее родные могилы, в том числе и могила мужа, умершего в январе 1941 года.

На чью же могилу она ходит в Виннице?

Когда несколько лет переписываешься с человеком, даже и не видя его, все же складывается более-менее четкое понимание характера, судьбы, возможностей, которые заложены в этом характере и в этой судьбе. Точно молния ударила, когда я читал письмо из города Винницы. Я понял, на чью могилу она ходит. Но побоялся ей об этом написать.

Через несколько месяцев она написала об этом сама.