Семейная реликвия. Месть нерукотворная

«Ничем дурным, сказывали отцу доброхоты, — вспоминал Михаил Васильевич, — оренбургские казаки Писаревы свою жизнь не запятнали, ничем Бога не прогневили, да и людей тоже. Дворянского звания, правда, они не заслужили и генералов, как у нас в роду, у станичников Писаревых и подавно не было. Зато дети их выросли образованные, деловые, хозяйственные, честные и справедливые, что по нынешним временам-то не хуже титулов и орденов. Простоваты, правда, по сравнению с нашими потомственными служаками, однако предприимчивые все, хваткие, что в промышленный век поценнее будет, да наверняка дорогого стоит. Неизвестно еще, куда Россия повернет. Но то, что вряд ли так и останется темной крестьянской страной, видно наверняка. Причем самым невооруженным глазом».

«И хотя вся эта загадочная история с Емелькиным писарем папаше нашему совсем не нравилась, даже повергала его в ужас, но Оленьку-то Писареву, — продолжал вспоминать Михаил Васильевич, — отец, конечно, привечал с самого начала. Это правда. Она ему, старому ловеласу, очень нравилась. Красоту ее ценил, стать лебединую, орлиный взгляд, ум, способность к рукоделию, да и многое другое, в чем он, несомненно, толк знал. Однако при этом не уставал повторять, что не чета она Василию, не чета. Да и рано, считал, тому жениться. Думал, что сам он это тоже прекрасно понимает и у него хватит благоразумия и осмотрительности, чтобы не жениться до поры до времени. Да и другие совершенно виды на жизнь своего сына имел отец. Потому, узнавая про Орск, обычно интересовался службой казачьих войск да всякой другой ерундой, не имевшей к личной жизни Василия в общем-то никакого отношения».

«Не думал не гадал, — улыбаясь, воскресил в памяти события тех лет Михаил Васильевич, — что принесут ему новость оттуда его преданные люди совсем другую: женился старшенький на Ольге и не спросил в результате ни у кого согласия. И надо сказать, что брак их оказался счастливым и крепким, потому что по настоящей любви был заключен, а не просто так, из-за увлечения сиюминутного, как бывает частенько. За долгие годы совместной жизни поэтому брака в их браке не было никакого».

Покачиваясь в кресле пролетки, Михаил Васильевич достал свой золотой портсигар, дорогущий, изготовленный по его заказу фирмой самого придворного ювелира, поставщика двора Его Императорского Величества Карла Болина, ставившего обычно на всех своих этикетках, упаковках и визитках герб Российской империи — двуглавого орла со скипетром и державой. Причем не просто фирменный, а еще и с семейным, как и на печатке, вензелем «А», чем он особо гордился. Вынул из него придерживаемую тоненькой резиночкой аккуратную темно-коричневую с золотым мундштуком цигарку сигарного табака. Не подделку какую-то, а самую настоящую, привезенную ему в подарок с известного всему миру острова Куба. С превеликим удовольствием затянулся крепким дымком, почувствовав на губах сладковатый привкус свернутого в тонкую трубочку заокеанского табачного листа. До прииска оставалось всего ничего. Да и там дел не особо много было: если повезет всех разом ведущих инженеров и мастеров встретить, то на час — не больше. Потом можно и назад вернуться.

«День такой уж выдался, воспоминания одни, — решил он, подъезжая ближе к прииску и подводя итог своим бесконечным мыслям о прошлом, навалившимся вдруг сегодня. — Это хорошо, что я когда-то для себя навсегда решил, что Писаревы с женитьбой старшего брата стали нашими любимыми родственниками. А уж если хорошо подумать, то породней и поприятней, даже поотзывчивее некоторых двоюродных и троюродных, живших поблизости от Оренбурга и невдалеке от того же Орска, да и не такими простыми, как считал отставной генерал-папаша, оказались они на поверку. Отцовские да и маменькины родственники по какой-то неведомой для всех причине считали всех себе должными, благодарности за любую помощь и поддержку им, особенно со стороны отца, не испытывали никакой вовсе, а только непонятно почему и чего ради требовали для себя немало. Хотя понятно, конечно. Отец, например, устроил на учебу и обеспеченную работу трех своих племянников. Младшего — на медицинский факультет в Питере, где тот учился на дантиста. Среднего — в Оренбурге в жандармское управление к своему приятелю, обер-полицмейстеру фон Дрейеру. А старшему помог открыть свое дело».