Семейная тайна

С ненаглядным Ванечкой Бабуля прожила недолго — пару лет, а тут война началась. Ваня добровольцем ушел на фронт. Больше она его не видела. Несколько месяцев приходили письма, потом, в конце 1942-го, перестали. А тут и дочка родилась.

Бабуля все надеялась: может, жив, объявится, ведь похоронку она не получила. Однако время шло, а Ванечка все не объявлялся. После войны Бабуля не раз обращалась в разные учреждения с просьбой выяснить, что произошло с ее мужем, а если погиб, то сообщить, где и как, да указать место захоронения, она бы на могилку съездила, горе выплакала. Однако ответы получала невнятные. По ним выходило, что в живых Ванечки нет и в мертвых тоже.

Бабуля попробовала было всю силу нерастраченной любви сосредоточить на дочери, искала в ней сходство с любимым мужем, а только нет этого сходства — и все тут. Ванечка был темноволосым, а девчонка белая, он был тихий и совестливый, а эта горластая и бесстыжая.

Одна радость у Бабули — Игорек. Поначалу мальчик был белесый и плаксивый. Бабуля испугалась, как бы в мать не пошел, в Лизку, и обличьем, и не дай бог — характером. Но пронесло, выправился, белесый пух слетел, как шелуха с головки лука, и полезли темные, упругие волосенки. Глазки тоже потемнели и сделались блестящими — вылитый Ванюша! Тоже чернявый был, его в деревне «цыганом» звали. Бабуля радовалась: пошел внук не в беспутную мать, не в неизвестного, можно сказать, анонимного отца, а в деда. В Ванечку. И на том спасибо!

В память о муже у Бабули осталась одна только фотография. Соседка Никодимова надоумила отнести фотку в ателье и сделать увеличение. Бабуля отправилась. Бойкий фотограф уговорил сделать изображение Ванечки на пластмассовой тарелке.

— А что с тарелкой делать? — не поняла Бабуля.

— Как что? Эх, темнота… На стену вешать. С этой целью на оборотной стороне тарелки будет приделана специальная проволочная дужка.

— Ну, коли так… — Бабуля не нашлась, как возразить фотографу.

А теперь и рада. Тарелка с изображением Ванечки всегда перед глазами. Вот и сейчас.

Бабуля не спускает глаз с декоративной тарелки. На нее глядит родное лицо. Ванечка как бы говорит ей: «Ты свое дело, Манечка, сделала, отняла пацана у беспутной дочери, вынянчила, вырастила, на ноги поставила… Вон какой стал — здоровый да красивый! Теперь ему своим умом жить. А ты живи, отдыхай…»

Бабуля часто мысленно разговаривала с Ванечкой, искала у него одобрения своим поступкам и, как правило, находила. С первого дня женитьбы они жили душа в душу. Это согласие как бы сохранилось у них до сих пор. Ванечка на пластмассовой тарелке не старел, молодой был да красивый, пилотка лихо сидела на голове, из-под нее выбивался упругий темный чуб.

Ванечке на этой фронтовой фотографии было двадцать три года. Таким молодым он и остался до сих пор. А она превратилась в Бабулю. И тем не менее в мыслях до сих пор разговаривает с ним как с ровней. А почему? Да потому, что, общаясь со своим ненаглядным Ванечкой, Бабуля и себя ощущала такой же молодой, какой была тогда в те недолгие, быстро пролетевшие годы, которые им довелось прожить вместе до войны. Иногда ей казалось, что она все та же — крупная молодка, с нежной, белой кожей, не принимавшей загара. Ванечка не позволял ей стариться, ожесточать свое сердце в борьбе с невзгодами, благодаря ему, памяти о нем она сохранила до сей поры спокойствие и доброту. За это она любит Ванечку все больше и больше.

Вскоре после счастливого возвращения в отремонтированный дом на Разгуляе Бабуля написала дочери Лизке письмо. О чем? Да обо всем. О том, как удался капремонт, об Игорьке, о своем нездоровье («такая тягость, рукой пошевелить не могу, кажется, лежала бы и не вставала, да куда там — большая стирка, да и пыли накопилось по углам»). А в конце пригласила дочь на новоселье: «Приезжай, пирог испеку, твой любимый, с яблоками».

Однако то ли Лизка разлюбила пироги, то ли какие важные дела помешали, однако на новоселье не прибыла, отписала: «У нас тут, мама, отпуск надо за год вперед заказывать, а если не заказала, все, пиши пропало, ни за что не отпустят, уж такие строгости, ты, мама, просто не поверишь». Бабуля и не поверила. Бережет, непутевая, отпускные месяцы, чтобы на юг мимо Москвы просвистеть и там разгуляться.

Вместо Лизки к новоселью в Москву прибыл подарок: шесть чайных чашек с блюдцами, на которых были изображены женщины с круглыми лицами, раскосыми глазами, в длинных, украшенных драконами халатах.

Бабуля сказала внуку:

— Гляди, в халаты вырядились.

Игорь пояснил:

— Это, Бабуля, не халаты, а кимоно, одежда такая японская.

— Ну да, — согласилась Бабуля, — видно, у них там, в Японии, такую носят, в каждой стране свои причуды, — и пошла мыть чашки.