Семейная жизнь Федора Шаляпина: Жена великого певца и ее судьба

На тихие семейные будни ему было отпущено мало времени, и вот оно неожиданно кончалось, и Шаляпин вновь погружался в круговорот своей бешеной жизни — он снова должен был куда-то ехать, бежать… Какая-то тоска гнала его из родного дома, заставляя мотаться по разным странам и городам — как будто он пытался ухватить хотя бы частицу счастья! — и никакая сила уже не могла остановить его.

Те надежды, которые Иола Игнатьевна возлагала на рождение Бориса, не оправдались. Изменить Шаляпина было невозможно. Его надо было принимать таким, каков он был.

Уже в ноябре 1904 года Шаляпин уехал на гастроли в Петербург, перессорился там со своими коллегами, заболел бронхитом и жаловался Иоле Игнатьевне: «О, зависть, зависть — она не дает спать никому, мне кажется».

Он опять успокаивает ее, говорит, что разочаровался в женщинах, что все женщины дрянь, которые только и могут обманывать своих доверчивых мужей, и только одна она у него «сущий ангел». Он снова просит у нее прощения за свои ошибки, за свою молодость: «Ах, милая Иолка, верь мне, что я хотя и сделал тебе много пакостей, все же я тебя люблю, любил и буду любить и никогда ни на кого тебя не променяю. Знай, что горести и радости можешь дать мне только ты и больше никто и никогда…»

А в воздухе Петербурга уже витали революционные настроения. В письме Шаляпин сообщил Иоле Игнатьевне, что скоро, вероятно, в России будет конституция и газеты начнут обо всем говорить свободно. Как друг Горького и социал-демократ в душе Шаляпин был этому рад.

Его спектакли в Петербурге, как всегда, шли с огромным успехом, но Шаляпин нервничал. «Мне ужасно надоело быть одному, — писал он Иоле Игнатьевне, — я хочу видеть моих дорогих детей и обнять и поцеловать мою дорогую, обожаемую Иолку — знай, что иногда я просто не могу заснуть». Ну почему она не может всегда быть рядом с ним? Этот вопрос не давал ему покоя…

Но несмотря на это (а может быть, как раз именно потому, что он слишком часто оставался один), все чаще Шаляпин оказывался втянутым в сомнительные компании и становился участником отвратительных кутежей. В книге «Страницы из моей жизни» он откровенно признался и в этой стороне своего существования:

«Вне артистического мира у меня было много знакомств среди купечества, в кругу богатых людей, которые вечно едят семгу, балык, икру, пьют шампанское и видят радость жизни главным образом в этом занятии.

Вот, например, встреча Нового года в ресторане „Яр“, среди африканского великолепия. Горы фруктов, все сорта балыка, семги, икры, все марки шампанского и все человекоподобные — во фраках. Некоторые уже пьяны, хотя двенадцати часов еще нет. Но после двенадцати пьяны все поголовно…

Четыре часа утра. К стенке прислонился и дремлет измученный лакей с салфеткой в руках, точно с флагом примирения. Под диваном лежит солидный человек в разорванном фраке — торчат его ноги в ботинках, великолепно сшитых и облитых вином. За столом сидят еще двое солидных людей, обнимаются, плачут, жалуясь на невыносимо трудную жизнь, поют…»

Не всегда эти ночные сборища заканчивались столь мирно. Бывали и драки, участником которых становился подвыпивший Шаляпин, бывало кое-что и похуже… «Постепенно… я отошел… от этой компании», — писал Шаляпин.

Позже, но не теперь… На Иолу Игнатьевну легла тяжесть вынести еще и это заблуждение Шаляпина, его упоение славой, богатством, его желание увидеть себя среди сильных мира сего, почувствовать и себя хозяином жизни…

Узнавая об этих безобразных происшествиях, Иола Игнатьевна реагировала на них очень болезненно. Она была вконец измучена поведением Шаляпина, ее терпению приходил конец.