Семейное дело

— Не надо стыдиться своих поступков, — мягко произнесла Эльвира. — Я ведь не стыжусь.

— Я тоже.

— Тогда почему ты лгал?

— Ты не одобрила бы, — вздохнул вампир.

— Куда ты дел упаковку?

Она строго следила за тем, чтобы Бруджа не забывал об осторожности.

— Бросил в воду.

— Ну и правильно. — Девушка поставила бокал рядом с контейнерами и соблазнительно потянулась: — Теперь поцелуй меня.

— Я прекрасно понимаю твои опасения, Эля, — прошептал Пётр, охотно исполнив приказ. Поцелуй получился нежным, но не страстным — вампир не любил торопиться. — Этот шас…

— Мы его ждали, — пожала плечами девушка, ласково проведя пальцами по холодной щеке любовника. — Шасы помнят о каждой монетке, до которой не добрались, и всегда возвращаются.

— Верно… — Бруджа накрутил на палец длинный локон любимой. — Но почему он поселился в городе?

— Шасы любят комфорт.

— Или Кумар не верит, что тайник находится в усадьбе.

— Если бы не верил — не занялся бы перестройкой.

— Тоже правильно… — Рассуждения девушки выглядели весьма убедительно, однако уставший от неудач Пётр был полон сомнений: — И всё-таки меня смущает то, что Кумар выбрал город.

— Шас не помешает, — улыбнулась Эльвира. Её прикосновения становились всё более и более игривыми. — Мелкий торгаш…

— Может, убьём его? — Бруджа провёл холодными пальцами по плоскому животу девушки и прищурился на появившиеся мурашки.

— И тем привлечём навов? — Эльвира привстала, и её губы оказались у лица вампира. — Нет, любимый, давай обойдёмся без тёмных.

— Давай… — прошептал он, отвечая на поцелуй. На этот раз — страстный. — Давай…

* * *

Озёрский уезд, 1920 год, август

Выйдя на балкон, графиня машинально, привычным жестом погладила руками перила — старые и такие родные, напоминающие о том, что, увы, безвозвратно ушло. Ещё лет шесть назад здесь, на балконе, слуги по традиции подавали «пятичасовый чай» — муж, Александр Николаевич, блестящий офицер и аристократ, питал привязанность к «англичанству», обожая всякие «файв-о-клоки» и прочие приметы чужого Альбиона.

Как хорошо было тогда!

Как весело, как славно. Как пили чай, приглашали гостей — соседских помещиков или кого из города: Ивана Ильича Бобруйского, председателя правления местного отделения столичного банка, с супругой, мирового судью Иванова, молодого земского врача Дормидонтова, полицейского начальника Трутнева… да всех не перечесть. А как мужчины любили спорить! Соберутся вечерком за картами, и пошло-поехало. Что только не обсуждали: от Кромвеля до денежной реформы Витте, от князя Владимира до последнего заседания Государственной Думы и гнусных выходок так называемых «революционеров», всяких там эсэров, эсдеков и прочей чумы, каковую в благословенные времена никто из собравшихся особо за угрозу не почитал — курьёз, не более. Хотя не так уж и давно отгремела погромами смута — с расстрелами демонстраций, с баррикадами в Петербурге и Москве, с забастовками, вылившимися во Всероссийскую стачку. Но тогда обошлось, Бог миловал. Из неудобств — какое-то время не ходили поезда. Что же касается местных мужичков, то они тогда бунтовали не шибко, покричали разок да разошлись, видать, не нашлось горлопанов-главарей. Правда, это Озёрским повезло, а вот пару усадеб всё ж таки сожгли… но соседи потом отстроились, зажили не хуже прежнего.