— Училась, — кивает Галя. Непослушные ее волосы забраны под черную бандану, усеянную узором из переплетающихся белых ящериц, брови насуплены, выражение лица под респиратором — как у спортсменки перед трудным препятствием, одолеть которое во что бы то ни стало — ее задача. — Давно, в шестом классе. У нас больше упирали на акварель…
— Ясный перец! Ну и в акварели тот же самый принцип: сначала фон, потом фигура. Что тут трудного?
Трудно все. Галя переминается с ноги на ногу, надсадно дыша в респиратор, точно мамонт, сраженный бронхитом. То на стену посмотрит, то в эскиз заглянет.
— Действуй, радость моя, — напутствовал ее Апрель, — шевели заготовками. Чем дольше ты таращишься на стену, тем сильнее стремаешься.
Все происходило не совсем так, как представляла себе заранее Галя. В данный момент вокруг нее не наблюдалось ни молодежной тусовки, объединенной одним увлечением, ни, по крайней мере, других учеников. Единственное, что было, — это кусок угля и баллончики с белой, розовой и черной краской. И желтая шелушащаяся стена котельной, а перед стеной — пустырь. И неприятно сверлящее изнутри чувство, что, несмотря на уединенность этого пустыря, в любой момент сюда могут прийти Галины сотрудники, блюстители правопорядка, и арестовать старшего лейтенанта Романову за административное правонарушение по ст. 214 (вандализм), 167 (умышленное уничтожение или повреждение имущества) и 143 часть 1 (несанкционированная перекраска фасадов общественных зданий). И Апрель, под руководством которого Галя готовилась сотворить свой первый пис. Она уже знала, что это смешное, короткое, по-русски звучащее почти неприлично слово является сокращением английского «мастерпис», то есть шедевр. Критически признавая, что до шедевра ее творению не дотянуть, Галя все-таки надеялась, что не будет изгнана с позором с первого же занятия и не подведет сотрудников МВД, которые приложили усилия, чтобы она смогла познакомиться с настоящими райтерами.
Темой ее писа должен был стать розовый заяц. Всего лишь розовый ушастый звереныш.
Кошек и зайцев Галя любила рисовать когда-то на асфальте родного города. Эти зверьки получались у нее похожими: круглое туловище, овальные, враскос поставленные глаза, короткие передние лапы и длинные задние. Соцветие трех белых шариков на равном расстоянии между глазами и передними лапами символизировало щеки и подбородок. Различия кошек и зайцев заключались в глазах и хвостах… Казалось бы, такая глупость, детский недоразвитый примитивизм, а ведь симпатичные выходили рисуночки! Вчера Галя попыталась воспроизвести забытого зайца на листе формата А4 — и впервые за долгое время исцелилась душой. Никакой депрессии, светлое радостное состояние, будто заглянула в детство. Однако бумажный лист есть бумажный лист. Получится ли так же хорошо на стене? Надо попробовать, тогда ясно будет.
— Куртку сними, — командовал Апрель, — обязательно закрасишься. Что у тебя там под курткой? Свитер так себе, а вот джинсов жаль. Так что не подставляй под струю коленки. Впрочем, закрасишься все равно, так что на это заранее советую наплевать.
Приблизившись к стене, Галя забыла все рекомендации Апреля. Смелость художника брала свое. Лейтенант Романова отважно очертила полудугой левый контур зайца и замерла: не слишком ли маленький по сравнению с шелушащимся желтым пространством? Но кто сказал, что пис должен непременно обладать монументальностью? Маленькие ведь тоже бывают… Ободренная этой мыслью, Галя изобразила развесистые уши: одно торчит вертикально, другое изогнуто под тупым углом. В точности как на скетче — и не совсем так: большая вертикальная плоскость вносила свои коррективы. На стене Галя уже прозревала будущего зайца, и он получался задумчивым… Заяц-философ… Ведя линию по другую сторону от ушей, она нарисовала правый контур и только тут сообразила, что уши и место, отведенное на голову, получились слишком большими по сравнению с туловищем. Туловище будет видно только верхней своей половиной. Заяц будет выглядывать из-под земли.
— Ну и о чем задумалась? — подбадривающе послал ей в спину Апрель. — Не спи, замерзнешь! Начала, так давай.