Семейное дело

Случись серьезная облава, предъявить документы Алексей Дубинин все равно бы не смог: их он не видел со времени прибытия в Москву. Документы изъял Бусуйок Иваныч, от которого Алексей удостоился аудиенции лишь однажды, в качестве знакомства — Бусуйок считался слишком высоким начальством для него. Его непосредственным начальством была жгучая брюнетка, полнотелесая Анжелина, которая привозила коляску с ним в переход утром, а увозила вечером; ну и еще, в качестве личного одолжения, забегала днем, чтобы сводить его в привокзальный мужской туалет. Для посещения туалета требовались костыли, которые Анжелина приносила с собой; на прочее время работы костыли Алексею не полагались, чтобы он на них не удрал, так что в отсутствие Анжелины он был беспомощен, как младенец, еще не научившийся ходить. Одно счастье: частые визиты в туалет Алексею не требовались, поскольку практически весь день он проводил без еды и питья. Сомнительное, если разобраться, счастье…

Зато вечером на квартире (Дубинин не согласен был именовать это сомнительное жилье домом, даже временно) можно было наесться. Хлеб, растворимые супы из пакетика, иногда молоко или банка «пепси»… С Алексеем обращались получше, чем с другими: очевидно, он, вместе с операцией, стоил немалых денег, и его не хотели терять. Хуже всего обращались с детьми: все равно долго не протянут, сгниют в тяжелом, кишащем бактериями подземном воздухе. Да и к чему жалеть то, что досталось даром и чего можно раздобыть еще сколько угодно! Малолетних узников метрополитена либо покупали за пару сотен у спившихся, потерявших человеческий облик родителей, либо крали. Дети были смертниками и сознавали это в полной мере: смерть их не пугала, она была фоном их повседневного существования. Алексей жалел их и пытался помочь. Правда, грудным крохам помогать было бессмысленно: эти вялые, затюканные наркотиками (чтобы не плакали в метро) существа умирали пачками. Зато тех, кто постарше, он подкармливал, в свободные часы рассказывал им сказки, выслушивал истории их куцых жизней, тем более страшные, что рассказчики ничего страшного в них не замечали.

Из тех детей, кто прошел перед его глазами за эти два года, сильнее всего ему запомнился Казах. Имени своего настоящего, как почти все эти дети, Казах не помнил; да и был ли этот смуглый, узкоглазый мальчуган с черными волосами, постоянно встающими в боевой хохол, напоминающий перья индейца, на самом деле казахом, никто не знал. Только и помнил он, что, когда был маленький, жил с матерью и братьями в какой-то далекой, желтой от всепроникающего песка местности, по которой были разбросаны приземистые белые дома. Ни один из этих домиков не был Казаху родным: его мать с детьми постоянно переезжала, снимая у чужих людей углы. В одном таком углу, помнится, монтер оставил открытой электропроводку, и по извечной глупой привычке ребенка, познающего мир, крохотный Казах схватился за такой красивый, блестящий призывной медью провод.

Ему не повезло: руки навсегда остались скрюченными, маленькими и бесполезными. Этими руками он не сумел держаться за пеструю материнскую юбку, когда они приехали в Москву, и мать его потеряла. Просто потеряла, как теряют вещь, без которой можно обойтись. У нее была куча других детей. Зато подобрала Анжелина… Она сразу оценила выгоду: готовый нищий, даже калечить не надо! К тому же Казах проявил столько артистического таланта в умении клянчить, жалобить пассажиров метро и выжимать деньгу из самых бессердечных, что в нищенской среде его сразу признали.

Этот парнишка был настоящим артистом. Его забавная мордочка вечно освещалась такой ослепительной улыбкой, что в соседстве с ней даже крохотные жалкие ручки не казались таким уж великим недостатком. Смуглыми, по-обезьяньи ловкими ногами он способен был делать что угодно, даже застегивать пуговицы на рубашке. Он с поразительной быстротой выучил русский язык. Он мгновенно запоминал детские стихи и сказки, которыми развлекал его Алексей, которому доставляло удовольствие возвращаться в собственное детство. Да-а, большие крылись в нем способности…

Однажды вечером Казах не пришел. Просто не пришел. Словно бы потерялся во второй раз, но теперь уже со смертельным исходом… Дня через два при Алексее упомянули, что Казах в час пик не удержался на платформе и упал под поезд метро.

— Кого бы вместо него поставить? — деловито спросила Анжелина. — Безрукие у нас кончились… Давай, может, Наташке мокроносой руку отпилим. А что? Стакан водки ей налить, она и вырубится. А косточки у нее тоненькие, их и простая ножовка возьмет.

Говорила это она безо всякой злобы, как начальник цеха, легко распоряжающийся расходными материалами.