Семейное дело

Озёрский уезд, 1920 год, август

В кромешной тьме августовской ночи телефон затрезвонил иерихонскими трубами. Не так мощно, но так же громко. Хотя… В темноте все звуки громки.

Как бы там ни было, телефонный звонок взорвал спальню и должен был перепугать её обитателей, но этого не произошло – председатель уездной ЧК к ночным звонкам привык.

Правая его рука легла, разумеется, на спрятанный под подушкой револьвер – тоже привычка, – и вздрогнул Отто от громкого звука – естественно, но не испугался. Чуть приподнялся, снял трубку левой и хмуро бросил:

– Лациньш… У-у… Да говори громче, вша тифозный, видишь: не слышу, сволошь… – По-русски Лациньш говорил чисто, но иногда нарочно коверкал слова. – Кто?!

– Бруджа…

– А. – Окажись собеседником кто иной, Лациньш, возможно, вспылил бы и долго, с наслаждением, материл побеспокоившего его товарища, но товарища Бруджу бывший латышский стрелок уважал за стойкость, волю и настоящую революционную бескомпромиссность, признавая, что русских холодный Пётр ненавидит даже больше, чем он, проходивший выучку у палачей Троцкого. – Что случилось?

– Подымайте ЧОН, товарищ Лациньш, – быстро произнёс Бруджа. – Прямо сейчас поднимайте, а то уйдут.

– Кто уйдёт?

– Озёрская с дочерью…

– Они же мирные, – проворчал Отто, снимая руку с «нагана».

– Внешне – мирные, – торопливо ответил Бруджа. – А на деле – связные белых.

– Графиня? – не поверил главный чекист. – Она сидеть в поместья ниже воды, тише травы…

«Наоборот, придурь человская», – едва не брякнул вампир.

– …Вот когда займёмся недвижимостью, тогда и разберёмся с этой пережиток царского режима. – Лациньш зевнул.

– У них пулемёт на чердаке. «Льюис»! Лично видел.

– Это серьёзно… – Идти под пулемёт, да ещё среди ночи, Лациньшу не хотелось даже во главе ЧОНа. Пулемёт, он ведь без разбору лупит, прилетит шальная пуля – и всё, лежи в красном гробу и слушай траурные речи красных товарищей. А в гроб Лациньшу не хотелось, не для того он в ЧК подался, чтобы ради каких-то идеалов жизнь свою молодую терять.

Однако Бруджа прекрасно знал повадки начальника и нашёл нужные слова, заставившие того увлечься нападением на усадьбу, не дожидаясь, когда поднимется в цене недвижимость:

– Графиня у белого подполья казначеем служит, товарищ Лациньш. Камни у неё хранятся, камни и золото, со всего уезда у бывших дворян собранные. Хотят на эти сокровища оружие купить и мятеж у нас тут устроить, под самым сердцем колыбели Революции. И как посмотрит на подобное товарищ Троцкий?