Семейное дело

– Да, – не стал отнекиваться тот и присел, как приказали, на стул. – Готов служить…

– Заткнись.

– Слушаюсь. – Свекаева чуть не стошнило от усердия. – Яволь, то есть.

– Падаль.

– Яволь.

Немец потёр лоб, поморщился, но промолчал, здраво рассудив, что лучше сразу перейти к делу.

– Меня называть штандартенфюрер фон Рудж.

– Яволь.

Фамилия тоже показалась знакомой, созвучной с другой, смутно припоминающейся, так же, как лицо щуплого фашиста, однако холод, голод и страх мешали Свёкле ясно мыслить.

– Как твоё имя?

– Никита Свекаев, господин штандартенфюрер.

– Дезертир?

– Уклонист.

Свёкла думал, что немец не поймёт, но тот оказался сообразительным. Не зря же, в конце концов, говорил по-русски без запинки и акцента. Хмыкнул, словно услышал ожидаемое, и уточнил:

– Где уклонялся?

– На охотничьей заимке, господин штандартенфюрер.

– Долго же тебе пришлось прятаться.

– У меня там дядька… Он кормил.

– Зачем пришёл в усадьбу? – резко спросил немец.

Резко, неожиданно и жёстко. Вопрос буквально хлестнул, выбил Свёклу из колеи, в которую он потихоньку влез, убаюканный простыми и очевидными расспросами, и следующая его фраза стала очевидной ложью.

– К бабе пробирался, господин штандартенфюрер. Баба у меня тут работала, думал у неё пожить да осмотреться.

– Всех, кто здесь работал, мы расстреляли.

– Что?!

– Шучу. – Тонкие губы фашиста растянулись в неприятной ухмылке. – Но я могу отдать приказ на расстрел одного тупого русского, и никто даже не спросит, почему я так поступил.

Намёк оказался настолько толстым и прозрачным, что его уловил даже уклонист.

– Господин штандартенфюрер… – У Никиты ослабли ноги, и он начал сползать по стулу на пол.

– Ты понимаешь, Свекаев, что мои люди даже не спросят, зачем я это делаю…

– Нет!

– И уж тем более не спросит начальник полиции Лациньш. Ему всё равно, кого и за что вешать.

– Нет!

– Или стрелять.

– Пожалуйста!

– Тебя выведут на задний двор, поставят у выгребной ямы…

– Господин штандартенфюрер!

– Потом раздастся залп…

– Не губите!

– И твоё дохлое тело упадёт в вонючую жижу.

Свёкла не просто боялся – он трясся от ужаса. Хлипкий с виду немец обладал какой-то чудовищной, невозможной, неестественной аурой, нагоняющей сверхъестественный страх, и уклониста буквально зашатало. Перед глазами поплыли красные круги, в голове зашумело, желудок свело, и Никита готов был сделать что угодно, лишь бы страшный разговор немедленно прекратился.

– Мне нужна правда, – словно плетью хлестнул немец.

– Господин…

– Правда!

– Не губите…