Семейное дело

Я соскучился по Ире. За собой вины не знал и решил: если сыщики не кинулись разыскивать меня на Лебяжьем, значит, страшного ничего не стряслось – подождут.

Мы отдыхали еще неделю. Иногда, уставившись в черноту ночи в палатке, я думал, что бы мог означать этот вызов? Даже у абсолютно невиновного человека малейшее соприкосновение с властью вызывает беспокойство.

Наконец мы вернулись в город, мокрые и сердитые от давки в городском автобусе, ибо в то время вызвать такси в лес было невозможно.

Желтое солнце опустилось на макушки дальних берёз, и ветер, вязкий, как горячий сироп, лениво шевелил жухлые от зноя листья деревьев в нашем дворе.

Мы с Ирой доковыляли с вещами к нашему дому. Но не успели войти во двор, как со скамейки у ближнего подъезда навстречу нам поднялся Мишка-сосед мужик лет тридцати. Его небритая физиономия выражала крайнюю степень озабоченности. Мишка потянул меня назад за угол дома и тут же огорошил:

– Толян, к тебе три раза легавые приходили. Сегодня трое на бобике с автоматами, – заговорщицки просипел он.

Мишка был свой парень. Под бутылку мы, случалось, говорили с ним по-соседски «за жизнь». Проведя почти всю юность в КПЗ, как он говорил, «за шебутной характер», Мишка не любил ментов. И теперь мой авторитет в его глазах значительно вырос.

Мишка поскреб пухлый живот под веревкой выцветших тренников, пыхнул бычком и прищурился: мол, как новостишка? Я сбросил вдруг отяжелевший рюкзак.

К нам подошла жена Мишки, тестисто слепленная баба. Халат едва сдерживал её шарообразную грудь, живот и мясистые ягодицы. Супруги были похожи, как брат и сестра: мордастые, кучерявогривые, добродушные и нахальные.

– Я сказал им, что ты всю неделю дома торчал, а потом к Иркиным родакам укатил. До понедельника. Так что до понедельника дыши спокойно и благодари дядю Мишу, – самодовольно добавил сосед.

Попыхивая «беломором» и шаркая шлепанцами, к нам присоединился Лёнька Козырев, мужик лет сорока. Лёнька кивнул всем и встал рядом, засунув руки в карманы мятых брюк. По случаю грядущих выходных сосед был небрит и нетрезв. Во дворе меня считали спокойным парнем, уважали за тягу к знаниям, но больше в память о бабушке: у неё в разные годы учились почти все обитатели нашей улицы. Трое деликатно и сочувственно помалкивали, но за их сочувствием слышалось: чего ж ты натворил то?

Я чертыхнулся, подхватил рюкзак и пошёл к подъезду мимо расступившихся соседей. Ира уныло плелась следом.

8

В понедельник в десять утра, не дожидаясь, пока за мной пришлют транспорт с сопровождающими, я стоял у ступеней серокаменного здания с гербом над высокой аркой. Дежурный сержант долго искал кого-то по телефону, наконец, заявил, что следователь придёт в одиннадцать и велел ждать.

Я мысленно перевёл дух. Решил, что дело не такое уж важное и, вероятно, касается каких-нибудь формальностей по наследству (не хотелось вспоминать о приезжавшей патрульной машине). Иных соображений у нас с Ирой за выходные так и не нашлось. Не зная, что это за формальности, я, тем не менее, задавался вопросом, почему делом занимается городское управление внутренних дел, а не нотариус или не знаю кто?

Лишь около двенадцати часов мне выписали пропуск. Возле двери в двести седьмую комнату на втором этаже на жестких скрипучих стульях ожидали три посетителя. Они посмотрели на меня подозрительно, как в поликлинике смотрят на новенького, с тайным опасением, чтобы тот не пролез без очереди.

По отечественным теледетективам я иначе представлял себе подобные заведения. Здесь же не было ни решеток, ни заключенных с заложенными назад руками и охраной. Длинный коридор. Снуют люди с папками и портфелями. Одни в милицейской форме, другие цивильно. Будничная атмосфера учреждения убаюкала мою тревогу.

Наконец меня пригласили.

В тесном кабинете с распахнутым настежь окном, – отчего было еще жарче, – по углам за канцелярскими столами двое что-то сосредоточенно записывали. Третий, лет сорока, долговязый и жилистый, с серовато-землистым лицом и выпирающим кадыком, словно он проглотил карандаш, махнул мне на стол, втиснутый между стеной и стальным сейфом. Посетители по соседству, женщина средних лет и старичок в белой панаме, опасливо покосились на меня, как на матерого бандюгу.

Долговязый назвался следователем Самохваловым. Он простужено шмыгал носом, то и дело поправлял закатанные рукава рубашки и торопливо записывал мои формальные ответы: имя, возраст, место жительства. На его лице застыло такое кислое выражение, что мне стало неловко от того, что я отнимаю его время.

Наконец следователь переплел пальцы и взглянул на меня.

– Вы знаете Веру Анатольевну Кобелеву? – спросил он, внимательно наблюдая за мной. Я не сразу сообразил, о ком речь, но у меня почему-то повлажнели ладони.

– Да. Знаю. Это дочь второй жены моего отца? А что случилось?

– Когда вы видели её последний раз?

– Недели три назад.

– Точнее.

Я мысленно посчитал и ответил, как мог точнее:

– Где-то числа двенадцатого июня.

– Где и при каких обстоятельствах?