Семейное дело

Остаток беседы я, разумеется, воспроизведу, но поклясться в достоверности каждого слова не готов. Нет, я был там и слушал, но мне предстояло принять решение, пока гости не ушли. А Вулф никак не желал бросать свои игры. Почему? Ну почему, черт его дери?! Ладно, это подождет, надо решить, как быть. Надо ли как-то ему показать, что я знаю, как обстоит дело? Естественно, как бывало неоднократно, случилось так, что я осознал, – я лишь притворяюсь, будто пытаюсь что-то решить. На самом деле решение пришло ко мне подсознательно. Не могу подобрать иного слова, поэтому пусть будет так. Я не стану ничего показывать Вулфу. Если он затеял эту игру и продолжает играть – пускай, но играют-то двое, и мы еще поглядим, кто оплошает первым.

Между тем гости беседовали с Вулфом. Знаете что? Я передумал. Выше я сказал, что постараюсь воспроизвести остаток их беседы, но нет – я лучше смошенничаю. Если бы кто-то из них сказал что-то такое, что изменило бы общую картину или ее дополнило, я бы, конечно, привел эти фразы в точности, но ничего такого не было. Вулф все пытался подвести Хана и Айгоу к обсуждению миссис Бассетт, но они упорно игнорировали его намеки. Видимо, договорились, что ни в коем случае не станут о ней упоминать. Вообще они явились узнать, чего ради Вулф втянул их в это дело, а больше всего – в особенности Джадда и Вилара – их интересовали Пьер Дюко, погибший в доме Вулфа в нашем присутствии, и его дочь. В какой-то момент мне показалось, что Вулф на них накинется, но он сдержался и внимательно слушал. Во вступительной речи он выразил сожаление, что вовлек их в расследование, но подчеркнул, что получил от них ценные сведения. Думаю, рассчитывал почерпнуть из этой беседы новые подробности, но если так, то его надежды не оправдались. Зная то, что мне открылось, я это быстро понял.

Чуть позже десяти вечера я выпроводил гостей, вернулся в кабинет и принял следующее решение. Вулф ляжет спать где-то через час, так что, если он все же заговорит, мне будет трудно уследить за собственным голосом и выражением лица. Поэтому, не садясь, я произнес:

– Кажется, если потороплюсь, я успеваю на последние полчаса хоккейного матча. Я вам нужен?

Он ответил отрицательно и потянулся за книгой, а я вышел в прихожую и взял пальто. Снаружи резвился ветер, выискивая, что бы такое умчать куда подальше, и я поднял воротник, добежал до аптеки на углу Восьмой авеню, заскочил внутрь, юркнул в телефонную кабинку и набрал номер.

– Слушаю?

– Говорит президент Национальной лиги тюремных реформ. Когда вы согласны уделить мне полчаса на обсуждение нашей программы?

– Ты ванну принимал? Побрился?

– Нет. Зато сойду за вещественную улику.

– Тогда приезжай. Но зайди через служебный вход.

Мне повезло. В такое время суток такси можно ловить целый час, но стоило мне выйти из аптеки, как сразу подвернулась свободная машина.

Также мне повезло в том, что Лили оказалась дома одна. Она сидела за роялем, играла, похоже, прелюдии Шопена. Это не пустая догадка. В ее глазах и голосе в такие мгновения проявляется нечто особенное, голос звучит так, словно она вот-вот запоет, но сама Лили этого не замечает. Она пригласила меня проходить в логово, а пару минут спустя присоединилась ко мне с бутылкой шампанского и двумя бокалами.

– Поставила в холодильник, когда ты позвонил, – пояснила она. – Надеюсь, успело охладиться. Ну, насколько все плохо было?

– Да так, терпимо. Я сидел на койке, закрывал глаза и воображал, что сижу перед камином в твоей Поляне, а ты жаришь стейк на кухне. – Я выдернул пробку. – Мими бокал не полагается?

– Она ушла в кино. А насколько все плохо сейчас?

– Хотел бы я знать. По-моему, мы выкарабкаемся, но шансы оценивать не буду. – Я разлил шампанское по бокалам.

В логове была дверь на террасу; я приоткрыл ее и выставил бутылку наружу.

– За всех, начиная с нас, – проговорила Лили, мы чокнулись и выпили.

– К слову, о шансах. Будь цветочные лавки открыты, я пришел бы с тысячью алых роз. Помнишь, я давал тысячу против одного, мол, До-Ре-Ми никогда не пожалеет, что рассказала тебе о Бенджамине Айгоу? Что ж, это было глупо с моей стороны, поэтому я задолжал тебе извинение.

– А почему она должна пожалеть?

– Как-нибудь объясню, надеюсь, что скоро. На самом деле я напросился в гости по трем причинам. Во-первых, мне нравится смотреть на тебя. Во-вторых, надо было извиниться. В-третьих, я подумал, что ты согласишься ответить на парочку вопросов о До-Ре-Ми.

– Она терпеть не может это прозвище.

– Ладно, пусть будет Дора Бассетт.

– Что за вопросы? Она пострадает, если я на них отвечу?

– Возможно. Смотри, ее муж был убит. Потом убили твоего любимого официанта. Затем его дочь. Не исключено, что я пойму, кто все это сделал, если ты точно перескажешь мне, что говорила Дора Бассетт, когда спрашивала обо мне. Вот это я и хотел спросить. Что она тогда сказала?

– Я же тебе пересказывала, разве нет?

– С твоих слов, ее интересовало, виделась ли ты со мной после смерти ее мужа. А во второй раз – выяснил ли я, кто подложил бомбу в пальто Пьеру.

– Ну да, так и было.

– Точные фразы ты не запомнила?