Семейные драмы российских монархов

Брак наследника заметно повышал его статус. По распространённым тогда представлениям именно создание собственной семьи делало человека полностью совершеннолетним (вспомним, как торопились женить Петра его родственники). Аристократическое происхождение супруги Алексея, его родство через неё с императором Священной Римской империи импонировало русской аристократии, особенно на фоне последовавшей вскоре женитьбы царя на безродной прачке. Через супругу царевич входил в узкий круг европейских монархов, что должно было, по замыслу царя, повысить авторитет и его самого, и страны в целом.

Примечательно, что в тяжелейшей обстановке неудачного для его армии и страны Прутского похода, царь находил время заниматься организацией свадьбы царевича и обещал лично присутствовать на ней, заявив: «Это мой единственный сын, и я охотно доставил бы себе радость по окончании похода лично присутствовать на его свадьбе». И действительно, после заключения мирного договора царь отправился в Торгау, где и состоялось торжество.

Таким образом, мы можем с уверенностью утверждать, что, несмотря на то что отношения отца и сына не были идеальными, в 1711 году царь по-прежнему видел в Алексее единственного законного наследника престола и принимал меры по упрочению его положения и в России, и за границей.

Роковым для отношений отца и сына стал следующий, 1712 год. 19 февраля царь вступил в брак с Мартой Скавронской, ставшей таким образом царицей Екатериной. Ещё в 1711 году, перед отъездом в Прутский поход, Пётр повелел официально именовать свою сожительницу супругой и относиться к ней как подобает. Но всё-таки с юридической точки зрения законной царицей она стала только после венчания. Для Алексея этот брак сулил мало хорошего. Во-первых, исчезали последние призрачные надежды на примирение родителей, во-вторых, дети Екатерины, рождённые в браке, приобретали статус законных, и в случае рождения мальчика он мог бы претендовать на престол, в-третьих, его собственная супруга с появлением законной царицы утрачивала негласный статус первой дамы страны, что могло сказаться и на положении самого Алексея.

Вторым важным событием, оказавшим влияние на отношения царя и наследника, стало громкое, как бы сейчас сказали, дело, связанное с коррупцией среди ближайшего окружения царя. Какое оно имеет отношение к нашей теме? На первый взгляд прямой связи нет, но если посмотреть на участников этого скандала то можно заметить, что он удивительно схож основными фигурантами дела о побеге царевича и последующей расправы над ним.

Итак, в 1712 году до царя неизвестным образом дошёл анонимный донос о том, что ряд его ближайших приближённых занимается, говоря современным языком, финансовыми махинациями в особо крупном размере. Момент доносчик выбрал на редкость удачный: главный из обвиняемых — «счастья баловень безродный» Александр Данилович Меншиков — в это время в России отсутствовал. Делу был дан ход — по указу государя была создана следственная канцелярия, которую возглавил князь Василий Владимирович Долгоруков. Комиссия выяснила, что крупные чиновники безбожно наживались, заключая торговые подряды на поставку в Петербург хлеба по завышенным ценам, при этом взятые обязательства не выполнялись. По делу были привлечены Пётр Шафиров, Александр Кикин, Фёдор Апраксин, Гавриил Головкин и другие. До суда дело не дошло по той причине, что хотя эти махинации и причиняли изрядный убыток казне, они не нарушали действовавшее в то время законодательство. Однако царь своим указом наказал виновных, заставив их вернуть в казну полученную прибыль, а двумя другими указами прикрыл «дыру» в законодательстве — отныне должностным лицам под страхом лишения живота воспрещалось заключать контракты на поставку в казну чего-либо, а размер прибыли подрядчиков был ограничен 10%. Общая сумма начёта на Меншикова составила 144788 рублей. Но это было только начало, продолжая работу, канцелярия князя Долгорукова вскрыла куда более масштабные преступления светлейшего — речь шла о, говоря современным языком, нецелевом расходовании казённых средств, то есть попросту о казнокрадстве, причём в масштабах, доселе на Руси невиданных. Следователи потребовали от князя отчёта в расходовании 1018237 рублей (общая сумма претензий, по некоторым сведениям, достигала 1518519 рублей). Чтобы современный читатель мог себе представить масштабы этой суммы, напомним, что весь годовой бюджет огромного Российского государства в это время колебался от 5 до 7 миллионов рублей. Пойманный с поличным, Меншиков принялся изворачиваться. Он постоянно выдвигал многочисленные придирки и вопросы к работе следственной канцелярии, настаивал на том, чтобы его деятельность расследовалась только начиная с 1710 года, при этом князь стремился уйти не только от уголовной, но и от финансовой ответственности — возвращать в казну полтора миллиона рублей ой как не хотелось!