Эльф смотрел в проем зарешеченного окна под потолком. Прошел уже час, как их здесь заперли, может, больше. Город проснулся от оглушительных взрывов, прогремевших посреди ночи. Поочередно палили пушки на крепостной стене. Небо озарялось вспышками — огня и магии. В какой-то момент в окне промелькнул клубок шипящего, колючего пламени, по высокой дуге рухнул куда-то за пределами видимости. Куда-то на крыши домов. Вскоре с той стороны разрослось рыжее зарево, и с невидимой отсюда колокольни послышался тревожный гул набата.
Наконец-то снаружи загремел замок. Но не для того, чтобы выпустить запертых, а чтобы новый дружинник втолкнул в подвал Нэбелин. Получив напутствующий удар между лопаток, эльфийка бегом спустилась по короткой крутой лесенке, едва устояв на ногах. После огней факелов и фонарей подвал показался ей полным непроглядного мрака.
— Мы здесь! — негромко подозвал ее из уголка под окном Рэгнет. Предупредив ее возглас, поднял руку: — Он просто устал. Мне показалось, ему полезно немного вздремнуть.
Рассмотрев своих мужчин, Нэбелин засияла умиленной улыбкой, вздохнула с облегчением. Села рядом, на рыхлый мешок муки, не думая, что испачкает одежду. На лишние объяснения слов тратить не стала, уверенная, что отец поймет ее чувства сердцем.
— Перед дверью сторож стоит, — сообщила она. — Его можно убрать, но на шум прибегут другие. На этом окне тоже замок, вон там, отсюда не дотянуться. Прости. Я могла бы попробовать сбежать, но волновалась за вас.
— Тебя не обижали?
— Нет, что ты. Выдали мне в помощницы женщин из свиты княгини. Правда, толку от этих перепуганных куриц не было. Только одна понимала, что я говорю, и смогла помочь найти всё нужное для оберегов. Дарья Адриановна, толстая такая старуха, сметливая.
— Какую же личину ты придумала для князя? — заранее рассмеялся Рэгнет.
Нэбелин тоже захихикала, призналась:
— Выедут из городских ворот под видом своры диких собак. Я так Рогволоду и сказала: быть вам псами! Он согласился, к собакам местная лесная нежить относится милостиво. Только я не предупредила, что собаки, сидящие верхом на оседланных конях — это тот еще цирк! Думаю, нежить такого представления не видала.
Рэгнет одобрительно хмыкнул. Но Нэбелин уже было не до смеха:
— Они со стены палят по другому берегу. Сначала пристреливались, переругались, сколько пороха класть, чтобы ядра долетели и стволы не разорвало, но всё сносило ветром на широкую реку. Потом еще пытались запускать птиц, голубей и ворон, с привязанным к лапкам горящим трутом. Но в небе кружат чудища, как сгустки тьмы, на сов похожие — и птицы пугались, разворачивались назад, поджигали крыши домов.
— Поночуги, — хрипло проговорил Томил. Тяжело поднялся, сел, потер лицо ладонью, сгоняя дремоту. — Эти чудища называются поночуги, птицы их не боятся. Они подчинялись голосу Леса и не могли причинить ему вред. Это птицы подожгли монастырь?
— Нет, это Рогволод приказал стрелять снарядами для фейерверка. Одна из ракет под порывом ветра едва не угодила в княжеский особняк, а вот другая попала в святую обитель. К счастью, по слухам, никто не пострадал, в трапезной, где обрушилась крыша, в этот час никого не было. Рогволод был рад поднявшемуся переполоху — в суете горожане не заметят его побега. — Нэбелин сначала обстоятельно доложила, и только после разрешила себе осторожный вопрос: — Том, как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, — буркнул Томил, не глядя на своих эльфов.
Рэгнет заулыбался, обнял его за плечи, не обращая внимания на раздраженное шипение:
— Прости, Том! Из-за меня ты не смог нормально отдохнуть. Знаю, у меня жесткие колени, не то что у Нэб. Да, дорогая? Не хочешь поменяться со мной местами?
— Давно хочу, — честно призналась та.
Томил вспыхнул, насупился, отвернулся — и порадовался, что вокруг темно. Забыл, что эльфы обладают зрением острее, чем у человека.
Смутить его еще больше не успели: за окошком послышались голоса.
— Дед Щур! — обрадовался он, вскочил на ноги. Но тут же сел на место, сложившись вдвое от приступа кашля.
— Во! Нашли! — раздался голос Щура. — Дай-ка угадаю, кто тут из себя старается легкие выплюнуть?
К решетке на окне с внешней стороны приникли три головы: побольше, в извечной шапке-колпаке при любой погоде — это знахаря; поменьше, в лохматой шапке-ушанке — старшего из городских домовых. Рядом сунулась между прутьями морда «скакуна» старосты, вывалила длинный язык в жадном дыхании после быстрого бега по улицам с домиком на спине.
— Нет, друг, в окно их вытаскивать муторно, — осмотревшись, решил городовой староста. — Давай морок на сторожа напущу и тресну поленом по башке?
— А парень после ко мне же придет шишку лечить? — возразил Щур. — Или к Красу за примочками? Нешто нам больше заняться будет нечем!
— Тогда просто глаза отведу, — вздохнул городовой.
На том и сторговались.