— Нет, конечно, не съедят. Это я через здешний лес попросил их поторопиться, прилететь поскорее и забрать гоблинов, чтобы их не поймали военные. А оказалось, что поночуги как раз за твоими родственниками и охотились. Вернее нет, не охотились — гоблинские женщины попросили их вернуть увлекшихся путешествием мужей домой. В какой-то новый дом, мне пробовали объяснить, только я не понял, если честно. Поночуги, они сообразительные и тщательно исполняют приказы, но внятно изъясняться у них получается туго. Они хотели мне какое-то послание передать от Милены, моей сестры, но я попросил позже, сейчас не до того.
Светозар замолчал, похоже, общение с чужим лесом и впрямь давалось ему с трудом, тем более двойная связь — через лес с неразговорчивыми страшилищами. Между тем Руун приметил полдюжины ростков, что исподтишка ползли к полуэльфу от ствола дерева. Дракон якобы случайно хлестнул ростки подвернувшимся под руку луком.
— Скорей! Догнать! По коням! Поймать хотя бы одну тварь! Изучить!!! — заорали наперебой маги, отойдя от впечатления.
Вдохновленный увиденным, Летучие Стражи Гильдии чародеев вскочили на своих скакунов и кинулись за поночугами. (С ними, обмирая от азарта и новизны, унеслась и Эн-Мари). Светозар проводил книжников снисходительным взглядом: поночуги-то летели, пусть не с огромной скоростью, но по воздуху, а отряду придется скакать через заросли и овраги без прямой дороги. Как тут догонишь! Гоблины и главные ночные страшилища Ярова Леса возвращались домой в полной безопасности. (С другой стороны, конечно, Тишке было немного жаль гоблинов, он-то думал, что они не знают, что за ними этот страх послали их заботливые жены, и сочувствовал зеленым коротышкам от всего сердца. Он лишь понадеялся, что они потом между собой разберутся, по прибытии.)
Так как Эжен согнулся в земном поклоне, налет поночуг его не коснулся. Ну разве только пылью занесло. А вот принцесса Клер-Элиан, стоявшая над ним в полный рост, оказалась в пределах размаха перьев-спиц. К счастью, в итоге пострадало лишь ее самолюбие и платье. Взъерошенная, она так и застыла, часто моргая глазами — полуодетая, в разодранном на лоскутья наряде.
Тем временем Хьюго воспользовался общим замешательством, а затем суматохой магов — и увел у гвардейцев коня, который ему понравился больше, чем клячи, одолженные у барона. Вскочив в седло, бывший оруженосец поддал под лошадиные бока пятками:
— К черту твоих драконов и блондинов! Обойдешься без них! — и на скаку подхватил безвольную принцессу, перекинул поперек седла. В общем, похитил для своих корыстных целей.
Никто не попытался их удержать или хотя бы вернуть коня.
— Простите, я так и не расслышал ваше имя? — вежливо и сухо поинтересовался капитан у барона. Глава отряда Королевской Гвардии Правопорядка справедливо рассудил: раз гоблинов утащили колдовские создания, так пусть теперь ими маги и занимаются.
Барон растерянно назвался. Его лошадь, как и многие другие, от страха наложила кучу. Теперь она неловко перебирала копытами, пытаясь не вляпаться, отчего наездника качало в седле и подкидывало, хотя его без этого подташнивало от увиденной жути.
— А, так вы тот самый самодур, на которого поступили многочисленные жалобы от населения за порочное поведение развратного характера? — припомнил капитан. Отдал приказ: — Взять его под стражу.
Расчет капитана был прост: возвращаться с задания без единого пойманного преступника было бы некрасиво и неудобно перед начальством.
Люди барона благоразумно не предпринимали попыток заступиться за своего господина. Барон лишь хлопал глазами и мямлил нечто невразумительное, когда ему связали руки за спиной, оставив сидеть на своей же лошади. Стражники из его поместья демонстративно пригорюнились, с поклонами пожелали хозяину скорейшего возвращения, явно имея на уме противоположные надежды. Помахав во след отряду гвардейцев и арестованному, они бодро и весело засобирались домой. При этом не забыли прихватить лошадь Эжена, проворчав, что барон сам виноват — связался с убогими. Где ж это видано, чтобы королевская дочь была распутницей, а рыцарь слизняком и плаксой. Эжен, сидевший на земле, обхватив колени руками, им не возразил. Впрочем, он, похоже, ничего не слышал, погруженный в свои горести.