Семейные хроники Лесного царя. Том 2 (СИ)

— Не хочешь узнать, что за бесовщина творится в городе? — шепнула Милена на ухо матери, когда обе поднялись из-за стола, собираясь уйти следом за русалками.

— Яр же не пустит, — поджала губы ведьма. Дочь всегда угадывала ее мысли без всякого колдовства.

— Если я попрошу, то разрешит, — лукаво блеснула глазами Милена.

Лесная царевна прямиком пошла к отцу. Никого не стесняясь, не обращая внимания на важную беседу, уселась Яру на колени, обняла за шею, потерлась носом о висок, шаловливыми ручонками взлохматила зеленую гриву, и без нее пребывавшую в вечном беспорядке. И как всегда дочурка оказалась права — сработало! Царь-батюшка оттаял, губы невольно растянулись в улыбке. Ластящейся дочурке Яр ни в чём не мог отказать. Воеводы на царевну тоже не сердились, что прервала совещание, ведь с довольным владыкой договариваться о делах было куда легче.

Лукерья только вздохнула, поджав губы. Не удержалась, хмыкнула: ежели эдак посмотреть, то ей повезло, что от любви к отцу сошел с ума Драгомир, а не Миленка! Уж Милке одного поцелуя было бы недостаточно. Да и не стала бы она отсиживаться в одиночестве и отмалчиваться, сколько молчал Мирош — сразу бы отодвинула мать и заняла место царицы. И плевать дочурке на условности и приличия…

— Что? — оборвала поток неутешительных мыслей вернувшаяся к ней Милена. — У меня с волосами что-то не так? Надела что-то наизнанку?

— Да нет, — спрятала взгляд Лукерья. — Разрешил?

— Конечно! — засияла улыбкой лесная царевна. — Летим?

______________

Четверо странников, замерших на палубе скользящего вперед судёнышка, разглядывали проплывавший мимо высокий берег одинаково напряженно, но с разными затаенными чувствами. С реки еще не было видно города. Перед глазами тянулся земляной пласт обрыва, неприступный, ненадежный — кое-где осыпался, обнажив рыже-глинистую почву, утащив вниз могучие деревья, оказавшиеся на зыбком краю. Невезучие исполины упрямо хватались за рыхлую землю корнями, зависали над рекой горизонтально, полоща ветки в ленивом течении, а с высоты на них будто с сочувствием взирали их собратья, страшась участи быть следующими на утопление.

Еще немного, и цель долгого путешествия будет достигнута. Судёнышко сделает поворот, войдет в устье Сестрицы и причалит к берегу. Новый Город. Томил стремился домой всем сердцем — и страшился неизвестности. Прошло столько времени с его отъезда, город наверняка изменился. Томил боялся не узнать родные улицы… и людей. Не столько внешних перемен он опасался, сколько внутренних. Да и сам он, что говорить, давно стал другим…

На прекрасных и безмятежных лицах эльфов обычно с трудом можно было угадать эмоции. Но сейчас оба хмурились, причем каждый размышлял о своем. Рэгнет в мыслях уже беседовал с лесным царем, покусывал губы, придумывая неоспоримые аргументы. Нэбелин украдкой поглядывал на Томила, печалясь о скорой разлуке. Пусть человек не давал обнимать себя на виду у команды, целовать глубоко и страстно, так, как хотелось юному пылкому эльфу, отговариваясь тем, что «до свадьбы грешно!», но всё равно за дни совместного путешествия Нэбелин почти удалось его к себе приручить. Томил смирился со своей участью, еще немного — и открыл бы в ответ свое сердце, позабыв о надуманных людских запретах и предубеждениях. Но вот пришел час расставаться. Нэбелин не могло не тревожить будущее — увидятся ли они? Когда? При каких обстоятельствах? Ведь для эльфа и человека время течет совершенно по-разному, Нэбелин готов был ждать век, а человеку и год покажется вечностью. В своих чувствах менестрель был уверен, сердце же смертных переменчиво. Однако брать с возлюбленного клятвы верности было рано по любым меркам. Это будет слишком похоже на принуждение…

Богдан Шмель извелся больше всех: переминался с ноги на ногу, сжимал перила борта, не замечая, что от такой хватки выщербленные водой и ветром серые доски скрипят и грозятся треснуть. Он выискивал среди зелени, клубящейся над откосом, крыши построек.

— Вон! Томка, смотри, деревни уже видны! — воскликнул он, оживившись. — Вон, баньки! Видишь?

— Вижу, баньки, да, — кивнул, мягко улыбаясь, Томил. Богдан пробыл на чужбине гораздо меньше, чем он, однако соскучиться успел куда больше, ведь оставил дома жену и выводок детишек.

— Вон! Моя банька! Смотри, Томка, совсем не покосилась! Стоит! Я-то думал, еще прошлой весной чинить придется, а ничего! — ликовал Шмель, каким-то чудом высмотрев за густой зеленью свое «имение». Прищурился, вытянулся вперед, едва за борт не выпав: — А там не Васька ли? Точно, Васька! Как вымахать успел-то! Ну, мОлодец! Поди, старших сестер перерос на голову!

Терпение у Шмеля явно истощилось до последних капель.

— Эй, только не вздумай вплавь сигать! Потерпи еще чуток, скоро уже доберемся, — попытался образумить друга Томил. Но тот отмахнулся:

— Причалим с другой стороны города, топать оттуда полчаса, если не вызовут меня сразу к Рогволоду, у него до ночи застрянем, раньше утра не вырвемся. Нет уж, лучше я хоть вплавь, но напрямки! — решился Богдан.