Казней на город посыпалось множество, от пустяшных до серьезных. Собаки воют днем и ночью, не переставая, аж с реки слышно — жутко. Все кошки сбежали в лес, мышей и крыс развелось тысячи, зерно и муку грызут без стыда и боязни. Почти все коровы и козы пропали — пастухи как вывели стада пастись, так и сгинули вместе с бурёнками, будто их волки съели. Кур тащат лисы и куницы, оставшиеся в птичниках квочки от страха яйца не несут. Домовики на чердаках плачут в голос. Вода в колодцах и ключах цветет зеленью, пить невозможно. К рекам горожане подойти боятся — ведра из рук выхватят водяницы, выбьют днище, а дырявое наденут тебе на голову и будут колотить по нему, пока не убежишь. В городе эдак скоро ни одного целого бочонка не останется, ни одной бадейки-лоханки. Новые делать не из чего, пойти в лес за деревом нельзя — лешии не пускают, лешачки шишками обстреливают, прицельно и пребольно. Единственный колодец остался с пригодной водой при монастыре, да и тот за день вычерпывают до мути. Самая жуть, что на погостах из могил кости лезут, среди травы и цветочков торчат скелетные кисти рук с растопыренными пальцами и белеют макушки черепов.
— Вот уж про черепа народ брешет, — усомнился Томил. — Во всё остальное я могу поверить, но мертвецы даже лесному владыке неподвластны.
На это перевозчик пожал плечами, спорить не стал. Не захотел он и поведать, что же послужило причиной проклятия. Зыркнул на приезжих из-под кустистых бровей и пробурчал, чтобы Томил у городских спрашивал, раз ему так интересно, а он пересказом эдакой мерзости свои уста не осквернит.
Затащить нос лодки на песчаную отмель, чтобы эльфы зря не мочили сапоги, пришлось Томилу — язычник наотрез отказался ступать на «священную землю гневливого Бога». Ладно хоть пообещал за отдельную плату дождаться его, чтобы отвезти в город.
Томил как рассчитывал: за час дойдут до терема Лукерьи, дорогу он помнил с детства, не заблудится, с Щуром захаживали в гости, бывало. Если же не застанут они там хозяйку или Яровичей, то придется выкликать кого-то из местной нечисти и попросить проводить эльфов до Дубравного дворца. А сам Томил должен как можно скорее вернуться в город и собственными глазами убедиться, что проклятье не выдумка и не бредовые слухи. И лишь тогда он потребует личной аудиенции у Яра. Он не боялся, что из-за проклятья застрянет в городе, всё-таки кое-каким чарам тоже обучен.
— Что такое? Идемте! — обернувшись, Томил поторопил топчущихся на месте эльфов.
Занятый мыслями, он не оглядывался назад, поднялся по крутой тропке и ушел вглубь берега на полсотни шагов, уверенный, что спутники следуют за ним. Но те только одолели подъем — и встали, словно им дорогу перегородили невидимым забором.
— Мы не можем! — чуть не плакал от разочарования Нэбелин. — Тут как будто стеклянная стена! Твердая! Без дыр!
В доказательство эльф приналег на пустой воздух плечом, затем пнул ногой, ударил кулаком, однако преграда не поддалась.
— Ерунда какая-то! Я ведь прошел, — пробормотал Томил.
Он вернулся, пощупал сам: воздух как воздух, не тверже, чем тот, каким он дышит.
— Нет тут ничего, вам показалось, — буркнул он, взял эльфов за руки, точно малых детей, и решительно потащил за собой.
— Ах!..
— Уй!..
Он-то прошел без помех, а эльфы стукнулись головами. Бывает, так прикладываешься до искр, когда перешагиваешь высокий порог и при этом не замечаешь низкую притолоку.
Томил снова развернулся, не понимая: ведь руки их, что он держал, никакой стены не ощутили! А вот головам досталось. Однако стоило отпустить узкие запястья, и Нэбелин наглядно показал, положив перед собой обе ладони: вот стена, гладкая и ровная. Томил подошел вплотную, убедился — на ладони даже кожа приплюснулась, словно он впрямь видит ее через стекло. Томил не удержался и провел пальцем по линии жизни, отчего Нэбелин вспыхнул смущением и тотчас спрятал руки за спиной. Томил, чисто опыта ради, потянулся вперед, совершенно не ощущая никаких преград, и дотронулся до нежно порозовевшей щеки…
Рэгнет отпрянул и схватился за свой меч. Томил отдернул руку — и с некоторым облегчением понял, что вовсе не его бездумная вольность смутила старшего эльфа и заставила попятиться младшего.
За спиной Томила откуда ни возьмись появился матерый косматый медведь.
— Томас! — негромко позвал Нэбелин. — Пожалуйста, подойди к нам. Медленно и без резких движений, не зли зверя.
Однако Томил не внял совету. Напротив, развернулся к медведю лицом, да еще руки широко развел в стороны, будто собрался его поймать без всякого оружия.
— Том! Не глупи, тебе не справиться с диким… — быстро зашептал младший эльф, но осёкся.
Томил не слушал испуганных спутников — шагнул навстречу медведю с улыбкой на лице. Зверь в ответ поднялся на задние лапы, оказавшись на две головы выше человека, раззявил зубастую пасть.
— Томас!.. — истерично пискнул Нэбелин, выхватывая свой кинжал из ножен, готовясь прыгнуть на медведя, чтобы защитить возлюбленного, пусть даже придется прикрыть собой от устрашающих когтей и оскаленных клыков.