Семейные обязательства (СИ)

- Я эту фразочку два дня назад услышал, вот, запала в душу, теперь и к месту, и как попало... Это, когда мы за тем тощим приглядывали, там такой чиновник был... Солидный, а как ругается!

Жар-птица чуть склонил голову набок:

- Каким таким тощим?

- Этим, ну, канцелярским... Велели мимо проехать - я проехал. Ежели б с ним чего не так - надо было хватать и в больничку Святой Марии везти. А он резвый, ну. Вы простите за ругань, я, это... грешен.

Отец Георгий понимающе улыбнулся.

Конюх был так напуган пристальным интересом высокой персоны и так искренне стремился угодить Провинциал-охранителю, что в потоке его слов, заверений и извинений было сложновато разобрать смысл. Но отец Георгий привык вычленять главное из запутанных показаний свидетелей.

Позавчера, ближе к вечеру, к конюху обратился охранитель, отец Василий. Один из самых давних служителей гетенхельмского Официума, кабы не назначили отца Георгия - быть ему Провинциал-охранителем... Велел заложить карету и ехать в центр Гетенхельма, к имперской канцелярии. Там они какое-то время постояли, а потом медленно покатили по Коронному проспекту. Свернули на Замковую. Отец Василий указал на тощего пешехода - чиновника в мундире канцелярии - и велел смотреть за ним в оба. Если что - соскакивать, хватать и везти в больницу. "Что" случилось почти сразу - тощего сбило каретой, но легонько, не покалечило. К нему тут же какой-то господин кинулся, вот тот господин-то про "насрать те в руки" (простите, Ваше Преосвященство!) и орал вслед вознице, бросившему поводья, когда лошадь понесла.

Отец Василий велел мимо проехать и на подворье отправляться. Всё. Честное слово, всё.

Отец Георгий дружелюбно кивнул конюхам, велел продолжать работу и отошел в сторону.

"Удаляйся от неправды и не умерщвляй невинного и правого, ибо Я не оправдаю беззаконника. Даров не принимай, ибо дары слепыми делают зрячих и превращают дело правых. (Исх. XXIII, 7-8)" - пробормотал епископ себе под нос.

На скучном языке протоколов имперской стражи это называется "попытка убийства и похищения человека".

Оставалась робкая надежда, что отец Василий в процессе расследования вышел на информацию о чернокнижниках в имперской канцелярии и не доложил об операции из-за вполне объяснимой обиды на получившего высокий пост выскочку из захолустья.

Но работа охранителей - и наглая уголовщина?

Вряд ли.

Отец Георгий прошелся по подворью, отметил ровно подстриженный газон, ухоженные клумбы у забора и начисто подметенную плитку - даже на заднем дворе, у конюшен. Хозяйство велось исправно, смена высокого начальства мало коснулась простых работников. Епископ подобрал с земли кленовый лист, чуть тронутый алым по краю; покрутил в пальцах и осторожно положил обратно.

Персонажи рыцарских романов, которыми он зачитывался с детства, радостно шли на смерть ради родины, сюзерена, идеалов, убеждений, любви, клятв... Отец Георгий не равнял себя с легендарными героями, он просто давным-давно привык рисковать жизнью, защищая добрых христиан от нечисти.

Хотелось бы знать, кого и от чего он защищает сейчас.

Епископ развернулся и с совершенно беззаботным видом отправился обратно в здание Официума.

Вряд ли "темные делишки" подчиненных будут зафиксированы на бумаге, но всегда можно попытаться взять след. Устраивать отцу Василию допрос с пристрастием пока рано.

Никуда он не денется.

Глава 11. Кошмары

Тьма.

Живая, клубящаяся, завивающаяся вокруг, что-то шепчущая на пределе слуха.

Элиза не видит почти ничего. Даже собственную вытянутую руку.

Под босыми ногами шершавый камень. Бежать больно, остановиться - невозможно. Ведь там, во тьме, злобные твари идут по следу, пыхтят, вытягивают вверх морды, прядают ушами, ловят звук и запах...

Нога подворачивается, она падает, обдирая колени, вскакивает и снова бежит. По голени течет горячее, растворяется во тьме с легким шипением.

Тьма рада крови.

Твари почти рядом. Элиза кричит, но звука нет. Здесь нет ничего - только тьма, бег и неведомые загонщики.

Впереди мелькает огонек. Светится верхушка шеста в руках темной фигуры. Кто-то в бесформенном балахоне стоит на корме пузатой лодочки. В ней есть еще люди - смутно знакомые, но сейчас Элиза не может вспомнить их имена.

Она кричит, машет руками, умоляет подождать... Голос срывается на хрип, но никто ее не видит и не слышит.

Лодка беззвучно ускользает по непрозрачной воде. Тьма снова смыкается вокруг.

За окном гремела ночная осенняя гроза. Косой дождь бил в стекло, в зареве молний ветви качающихся деревьев отбрасывали ломаные тени на штору.

Элиза вздрогнула, очнувшись от кошмара.

Тьма еще здесь. Она растворяется, уходит, утекает в углы комнаты, обещая вернуться вновь.

Рядом, отвернувшись от Элизы, лежал Пьер. Видны только его плечо и затылок. Она приподнялась на локте и долго, пристально всматривалась - дышит ли он? Жив?

Элиза несколько раз протягивала руку - дотронуться до него, и отдергивала в последний момент. Вдруг вместо теплой кожи окажется... что-то другое?