Семейные обязательства

— Я бы не допустила дуэли, Елизавета Павловна, — вздохнул она. — Простите, но меня там не было, — помолчав немного, она добавила, совсем негромко, — и простите, что не уберегли… Его принесли в лазарет канцелярии, это было ближе всего.

Бельская достала из дорожного кофра флакон и маленькую рюмку. Налила тягучей зеленой жидкости, пахнущей анисом, мятой и чуть-чуть кориандром.

— Выпейте, пожалуйста, — протянула Элизе рюмку дама-кавалергард. — Это успокоительное. Поверьте, оно понадобится.

Элиза послушно поднесла к губам рюмку. Ей показалось, что по поверхности темной жидкости скачут золотистые искорки. Она с сомнением подняла глаза на Бельскую, но та только кивнула.

Элиза послушалась кавалергард-дамы, выпила лекарство одним глотком. Через полминуты на нее как будто навалился огромный ком ваты. Звуки стали суть другими, мир вокруг подернула серая пелена.

Или все дело в шоке от горя?

Элиза не хотела об этом думать — и на этот раз память была милосердна.

Из нескольких часов, проведенных рядом с умирающим Пьером, Элиза запомнила немного. За дверью были какие-то люди, а рядом с раненым — только она, врач и Бельская. Иногда кто-то заходил, и тогда из-за открытой двери Элиза слышала обрывки фраз.

… - Слишком тяжелое ранение. Печень в клочья. Странно, что он все еще жив и в сознании — но счет идет на часы, если не на минуты.

… - Мальчишки. Дурачьё. Один в могилу, второй в крепость, потом — в солдаты и тоже в могилу. Ради чего?

… - Она же ребенок совсем, какая из нее заговорщица? Николаев совсем спьяну умом тронулся…

— Есть же маги! Артефакты! Если наши врачи ничего не могут — найдите колдунов! Вы кавалергарды или прачки?! — Элиза вцепилась в мундир Бельской и кричала в ее грустное, круглое лицо еще что-то, но уже понимала — бесполезно.

— Простите. Такую рану не может исцелить даже маг.

И тихий, обжигающий шепот:

— Элиза, Лизанька, простите меня… И будьте счастливы… Не нужно вам на это смотреть. Дураком жил, дураком и помру. Простите, если сможете…

Она сидела на полу, прижавшись щекой к его руке. Кто-то ходил мимо, даже пытался с ней заговорить. Кажется, дядя Густав… Или кто-то другой?

Какая разница?

Ей пытались предложить стул — она только качала головой.

На рассвете Бельская осторожно прикоснулась к ее плечу.

— Пойдемте, Елизавета Павловна. Пожалуйста. Все закончилось. Не нужно вам здесь оставаться. Я отвезу вас домой.

Элиза вышла из кареты перед крыльцом. Подняла глаза на дом, внезапно ставший чужим. Рассветное солнце дробилось в окнах, празднично сверкал витраж над парадной дверью, белое мраморное крыльцо, раньше казавшееся таким красивым, теперь стало пятью ступеньками в одинокий ад.

Слез не было. Не было ничего, кроме пустоты.

— Кыш, скотина, — услышала она негромкий возглас.

Элиза обернулась на голос. На идеально ровной, выметенной дорожке, сидел тощий трехцветный котенок с большими ушами. Садовник шел к нему с метлой — прогнать. Он был глуховат, и, похоже, не заметил приезда барыни, иначе не показался бы.

— Стоять! — рявкнула Элиза. Она сама не ожидала от себя такого резкого, командного голоса.

Садовник вздрогнул, увидел ее, остановился и почтительно поклонился.

— Извиняйте, барыня! Вот, повадился, блохастый. Я его вмиг!

Элиза подошла к котенку. Зверек сжался от ужаса, в последний момент попробовал отчаянно рвануться, но упал, подвернув покалеченную заднюю лапку. Шерсть была свалявшаяся и грязная, но можно различить белые, черные и рыжие пятна. Элиза где-то слышала, что трехцветными бывают только кошки.

И что трехцветка — к счастью.

Элиза наклонилась взять зверька на руки. Кошка из последних сил попыталась укусить, но Элиза подхватила ее под тощий живот.

Пришла странная мысль: «Нет никого, кто придет и спасет меня. Пусть хоть котенку сегодня повезет…»

Элиза осторожно, стараясь не сделать больно, положила ее себе на руку. Кошка замерла, то ли от ужаса, то ли смирившись с судьбой.

— Прохор, — громко и четко скомандовала она садовнику, — пусть пошлют за ветеринаром. Это звериный доктор, дворецкий должен знать. Я слышала, Березин хороший специалист. Живо найти!

Прохор поклонился, закивал и кинулся к входу для слуг, передавать поручение.

Элиза вернулась к крыльцу, где ждала Бельская. Кавалергард-дама сделала шаг ей навстречу, качнув аксельбантом. Элиза заметила, что крепление шнура чуточку надорвано — кажется, это она и сделала, когда вцепилась в ее мундир и кричала о магах…

— Простите за аксельбант, — ядовито усмехнулась Элиза. — Это, кажется, государственное преступление? Наша с папенькой семейная традиция… — она была бы рада замолчать, но не могла остановиться. — На этот раз оскорбление величества, да? Витой шнур — символ императорской власти, которую вы представляете?

— Ничего, Елизавета Павловна, — понимающе ответила Бельская. — Забудьте об аксельбанте. Если кто-то в чем-то и виноват, то это я. Не уберегла… Я могу хоть что-то для вас сделать? Только скажите.

Элиза погладила кошку. Она была настолько тощая, что чувствовались все ребра и позвонки. Зверек вздрогнул, но убежать больше не пытался.