Семейные обстоятельства

Откуда-то из-за кустов на луг выбежал длинноногий, тоненький жеребенок. Он галопом пронесся по зеленой траве, смешно подкидывая хвост, застыл на минуту, словно вкопанный, и вдруг упал прямо в росу, подняв тонкие ножки, заржав радостным голоском от неслыханного счастья.

Толик остановился, тихонько смеясь. Ему захотелось сбросить рюкзак, скинуть рубашку и покататься так же, как этот жеребенок, по росистой траве, кинуться в эту зеленую реку, звенящую тысячами росинок…

— Эй, жеребенок! — услышал Толик голос отца и встрепенулся.

Темка с отцом ушли далеко вперед, и, подбежав к ним, Толик увидел, что оба смотрят на него как на маленького, разгадав, верно, о чем он думал, когда любовался веселым лошадиным ребенком.

«Ну и что? — улыбнулся он, нисколько не обижаясь. — Ну и пусть догадались, и пусть считают маленьким! Сами небось рады были бы стать жеребятами, раз столько в этом счастья!»

Толик прижался к отцовской руке.

— Помнишь, папа? — спросил он, и отец, посмотрев на него сверху, приветливо кивнул.

Они поняли друг друга! Они поняли друг друга потому, что сбылось то, о чем говорили тогда, в зимнюю стужу, потому что шли теперь по росистой траве, и ноги их утопали в блестящих искрах, потому что дышалось им легко и свободно и свежий воздух врывался в них, как хрустальная ключевая вода. Им шлось ходко, вольно, им жилось прекрасно в этот миг и не хотелось думать, просто не думалось, что, кроме этой жизни, простой и ясной, есть еще какая-то там другая жизнь запутанная, непонятная и горькая.

Толик прижался к отцу покрепче, они шагали в ногу, и все было прекрасно вокруг, если бы Толик не разглядел Темкиного лица.

Увидев, как отец кивнул Толику и как Толик прижался к руке отца, он вдруг отвернулся.

Толику сделалось стыдно. Вот уже два раза подряд — вчера на пристани и сейчас — он забывал про Темку, думая лишь о себе. Получалось, он делал это нарочно, чтобы напомнить Темке, какой отец у него. Получалось, он намекал Темке: мол, что ни говори, а мой отец — мой, и ничей больше.

Отец тоже почувствовал Темкино настроение. Чтобы стать равным для обоих, он обхватил мальчишек за плечи и спросил, обращаясь к Темке, хотя говорил двоим:

— Ну-ка скажите, что вы слышите?

Толик прислушался. Было тихо-тихо, даже река внизу не плескалась.

— Птица поет, — ответил Темка.

— Правильно, — сказал отец, — пеночка.

Толик услышал далекое цвирканье и разозлился на себя: глухая тетеря!

— Стучит кто-то, — сказал Темка, начиная улыбаться. — Дятел?

— Точно! — кивнул отец.

И только теперь Толик услышал дальний сухой стук. Он напрягся, не желая уступать Темке, вслушался в звенящую тишину и вдруг услышал жужжание.

— Шмели, — сказал он растерянно.

И Темка с отцом снова повернулись к нему. Снова смотрели они на Толика, как на малыша, хваля его и радуясь его счастью.

— Шмели, — подтвердил отец.

— Шмели, — как эхо, отозвался Темка.

Река освобождалась от тумана, словно в половодье ото льда. Они спустились к воде, срезали ивовые удилища, торопясь, насадили наживку.

Нет, определенно счастье улыбалось сегодня Толику! Он первым вытащил рыбку, и не беда, что попалась совсем малюсенькая, чуть больше спички, — ведь главное положить начало, главное первому увидеть затонувший поплавок, вздрогнуть от счастья и испуга, дернуть, торопясь, удилище и закричать на всю реку, так, что отзовется эхо:

— Пойма-а-ал!

Может быть, у рыб есть такое правило: маленькие клюют у маленьких рыбаков, те, что побольше, — у тех, кто побольше, а самые большие тянутся к крючку взрослого рыбака, к серьезному человеку? Наверное, есть такое правило, потому что отец вытаскивал редко, но больших окуньков — с его ладонь, Темка почаще — ему попадались толстые пескари и сорожки, Толик же таскал каждую минуту мелкую и доверчивую щеклею. Так что наловили они порядочно. И когда поспела на костре уха, ели ее с писком за ушами. Еще бы, ведь нет ничего приятней, чем есть пищу, не только самим тобой приготовленную, но и добытую!

Но это было все-таки половиной дела. Они же сюда не только за ухой приехали. Главное охота. Не простая, с фотоаппаратом.

Конечно, для настоящей фотоохоты нужен специальный аппарат, с длинным, почти в метр, объективом, чтобы издалека снимать всяких зверей. Ясно, с обыкновенной «Сменой» труднее будет подкрасться к осторожным птицам или лесным зверькам, но что ж — так еще интереснее!

За рыбацкую удачу первым поохотиться досталось Толику, и, пообедав, он отправился в лес.

Как удивительно в летнем лесу! На березовых листьях, словно капельки крови, — божьи коровки. Растопырит коровка крылья, задребезжит ими и сорвется в небо. Толик проводил жучка глазами, потерял из виду, перешагнул через муравьиный тракт. Присел улыбаясь. Бегут, бегут муравьишки, работают с утра до ночи, тащат травинки, соломинки, тащат дохлых жучков, торопятся, ничего на свете не замечают. И не ссорятся никогда. Ни разу в жизни не видел Толик, чтоб муравьи между собой не поладили, поссорились бы, подрались. Мирный народ муравьи!