Голос разума в голове тут же скептически усмехается.
Как будто это не ты теряешь рассудок от каждого прикосновения проклятого Торпа.
Даже сейчас одного мимолетного воспоминания о нём оказывается достаточно, чтобы все внутренности обожгло лихорадочным огнём.
Тотальное сокрушительное фиаско.
Вполне вероятно, что этот кошмарный недуг передаётся на генетическом уровне.
Нет. Разумеется, нет.
Она ни за что не станет такой, как мать.
Уэнсдэй более чем уверена, что вспышка страсти, внезапно захватившая её тело и сознание, вскоре угаснет, не оставив и следа.
Это всего лишь гормональный шторм, вызванный чертовым пубертатным периодом.
Или тебе просто хочется так думать?
Ведь худшая ложь — та, что ты каждый вечер повторяешь себе перед сном.
— Уэнсдэй, все нормально? — обеспокоенно спрашивает брат, заглядывая ей в лицо. — Ты уже минут пять смотришь в одну точку.
— Конечно, все нормально, — с неудовольствием отзывается она, раздраженно отмахиваясь от назойливого Пагсли. — Просто размышляю, через сколько секунд ты истечешь кровью, если воткнуть тебе вилку в сонную артерию. Держу пари, что примерно через десять. Проведем эксперимент?
— Давай в другой раз? — с сомнением предлагает младший Аддамс. — Мне в школе нравится одна девчонка. Я хотел бы успеть поцеловать её перед смертью.
— У тебя всегда был дурной вкус, — Уэнсдэй с омерзением кривит темно-вишневые губы. Тот факт, что Пагсли действительно привлекает какая-то пустоголовая девица из Нэнси Рэйган вызывает ещё большее отвращение, нежели родительские попытки обоюдного каннибализма.
— Неправда, — обиженно возражает брат. — Голди очень красивая.
— Сомневаюсь. У неё имя, как кличка для собаки.
— Что ты вообще в этом понимаешь? — уязвленный Пагсли надувает губы и хмурится с таким оскорбленным видом, словно она посягнула на святыню. — Ты сама-то хоть раз в жизни целовалась?
Родители моментально отрываются друг на друга и одновременно обращают на неё крайне заинтересованные взгляды.
Oh merda.
Пообещав себе разделаться с малолетним кретином самым изощренным способом, Уэнсдэй отрицательно качает головой.
— Не вижу смысла тратить время на подобные глупости, — с непоколебимой уверенностью заявляет она, решительно поднимаясь из-за стола. — И на приторные семейные посиделки тоже. У меня скоро начнётся писательский час.
И не дожидаясь вероятных возражений, поспешно покидает пятиугольный двор с самым непроницаемым выражением лица.
Проигнорировав заискивающий взгляд Ксавье, сидящего за одним столом с высоким мужчиной с резкими чертами лица и проблесками седины в зализанных каштановых волосах, Уэнсдэй сворачивает в сторону лестницы, ведущей в Офелия-Холл. Прошлым вечером по её приказу Вещь украл из книжного магазина пачку особенно дорогой бумаги — и теперь Аддамс твердо намерена провести остаток вечера за печатной машинкой. Или за игрой на виолончели. Да за чем угодно, только бы не в компании охваченных бурной страстью родителей и занудного младшего братца.
Приближаясь к своей комнате, она слегка замедляет шаг, раздумывая над новым сюжетным поворотом. Полностью погрузившись в свои размышления, Уэнсдэй не сразу замечает за спиной тихий звук приближающихся шагов. А когда замечает, уже слишком поздно — сильные руки молниеносно обхватывают её сзади, уверенно привлекая к себе.
— Привет, — вкрадчиво шепчет Ксавье, склонившись к её уху и опаляя прохладную кожу горячим дыханием. — Тоже решила сбежать с унылого семейного воссоединения?
— Что ты здесь делаешь? — она пытается сбросить его настырные ладони, крепко стиснувшие её талию. — Я велела тебе не приближаться ко мне все выходные.
— Ты ничего такого не говорила.
— Это подразумевалось автоматически.
— Будем считать, что я не понимаю намеков… — Ксавье решительно разворачивает её и делает шаг вперед, пытаясь прижать к стене. Обжигающие пальцы уверенно проникают под тонкую водолазку с высоким горлом. — Я очень соскучился, между прочим…
Она старается оттолкнуть его.
Честно старается в течение нескольких секунд, пока его губы не касаются бьющейся жилки на шее. Зубы дразняще прикусывают тонкую бледную кожу, и все тело Аддамс сиюминутно прошибает разрядом тока. Поток мурашек проходит по спине раскаленной волной, а мышцы внизу живота мгновенно сводит тянущим спазмом. Ощущение его близости и горьковато-пряный аромат парфюма напрочь уничтожают жалкие остатки здравого смысла.
Неконтролируемое, почти животное желание накрывает с головой чудовищно быстро — и Уэнсдэй сама приподнимается на цыпочки, сама обвивает его шею руками… и сама впивается в приоткрытые губы жадным глубоким поцелуем.
Суровый голос рационального мышления отчаянно противится её действиям.
Ты ведешь себя ещё хуже, чем родители.
Им хотя бы хватает выдержки добраться до спальни. А ты готова через пять минут раздвинуть ноги прямо в коридоре.
Но пожар возбуждения, охвативший все тело и пылающий между бедер требовательной пульсацией, заставляет доводы разума умолкнуть.