Семейные ценности (СИ)

— У тебя не осталось той настойки из аконита? Мне кажется, у меня прихватило сердце… Я определенно чувствую холодное дыхание смерти.

— Дорогой, это просто сквозняк.

— Моя маленькая гадючка… — в голосе Аддамса-старшего слышны нотки отчаяния.

— Гомес, ей почти семнадцать, — возражает Мортиша. Судя по интонации, она произносит эту фразу со своей коронной плотоядной улыбкой. — Нам ведь было столько же, когда мы впервые…

— Замолчите! — шипит Уэнсдэй на полтона громче, чем следует.

Внезапно накатившая злость оказывается как нельзя кстати, запуская затормозившийся было мыслительный процесс.

Она наконец поднимается на ноги и быстро одергивает помятую водолазку. Затем берет с прикроватной тумбочки тонкую расческу и принимается уверенно разделять пробор для косичек.

Оторопевший Ксавье следит за её размеренными обыденными действиями с совершенно потерянным выражением.

Проходит не меньше пяти минут, прежде чем он встаёт с кровати и несколько раз проводит рукой по лицу, словно этот бессмысленный жест помогает ему собраться с мыслями.

— Думаю, мне лучше уйти… — он бросает отрывистый взгляд в сторону приоткрытого витражного окна.

— Ну уж нет. Это все произошло по твоей вине, а значит, через эту невыносимую ужасающую пытку мы пройдем вместе, — Уэнсдэй оборачивается к нему, недобро сверкнув угольными глазами, и ядовито добавляет. — Не этого ли ты хотел ещё вчера?

— Да, но… Не так же! — Ксавье потерянно озирается по сторонам. Потирает переносицу. Взъерошивает волосы. Начинает измерять комнату широкими шагами.

Похоже, он совершенно не способен к самоконтролю.

Поразительно, как ему вообще удалось привлечь её внимание.

Аддамс начинает терять терпение.

— Возразишь ещё раз — и я прямо сейчас перережу тебе глотку ножом для бумаг.

Замерев на месте, Торп нервно сглатывает и машинально проводит пальцами по горлу. Уэнсдэй впивается в него пристальным немигающим взглядом, едва не скрипя зубами от раздражения. Она уже делает крохотный шаг в сторону письменного стола, намереваясь воплотить в жизнь только что озвученную угрозу, но Ксавье мгновенно поднимает руки вверх в сдающемся жесте.

— Ладно, ладно. Извини, — слишком поспешно выдает он, с опаской проследив направление её взгляда. — Я просто не могу представить, как буду смотреть твоим родителям в глаза после… такого.

— Сейчас и узнаем, — решительно заявляет Уэнсдэй, отточенными движениями заплетая волосы в косу и быстро закрепляя чёрной резинкой. — Мама, папа. Можете зайти.

Дверь несмело приоткрывается, и на пороге появляется отец — на его лице явственно угадывается не меньший шок, чем у Торпа, и мать — та лишь снисходительно улыбается с трудночитаемым выражением.

Мортиша степенно проходит в комнату, приподняв шлейф бархатного темного платья, и неспешно усаживается на тошнотворно-розовую кровать Энид.

Уэнсдэй занимает свой стул подле печатной машинки, аккуратно сложив руки на коленях.

Гомес и Ксавье предпочитают остаться стоя.

На пару минут повисает напряженная тишина — настолько безмолвная, что шум легкого ветра за окном в форме полукруга становится очень отчетливым. Аддамс предпочитает не поднимать взгляд на родителей, внимательно изучая свои ногти и замечая, что в уголке большого пальца левой руки слегка облупился лак — пожалуй, пора переделать маникюр.

— Торп, говоришь? — преувеличенно грозным тоном переспрашивает отец. Уэнсдэй не может видеть его лица, но готова держать пари, что Гомес сводит густые темные брови над пристально сузившимися глазами.

— Да, сэр, — робко отзывается Ксавье. Наверняка, в этот момент он умудряется покраснеть ещё сильнее.

— Винсент Торп твой отец, я полагаю? — Аддамс-старший безжалостно продолжает допрос с пристрастием.

— Да, сэр, — и хотя его голос заметно подрагивает, Ксавье удается сохранить ровную интонацию.

— И как давно вы с моей дочерью… встречаетесь?

— Мы не… — увы, Уэнсдэй не успевает вставить жизненно важную реплику.

— С прошлого семестра, сэр, — решительно заявляет Торп. — И я хочу, чтобы вы знали…

Она наконец вскидывает голову, награждая его недвусмысленным тяжелым взглядом. На щеках Ксавье пылают багровые пятна от плохо скрываемого смущения, но когда он продолжает говорить, в интонациях вдруг звучит несвойственная непоколебимая решимость.

— Я хочу, чтобы вы знали — для меня всё это крайне серьёзно. Я действительно люблю вашу дочь и постараюсь сделать все возможное, чтобы она была со мной счастлива.

Oh merda.

Всего десять минут назад ей казалось, что быть пойманной с поличным — самое худшее, что только может произойти.

Теперь же Уэнсдэй абсолютно точно уверена, что это было не самое худшее.

Самое худшее происходит прямо сейчас.

Именно в эту секунду, когда суровое выражение на лице отца постепенно сменяется до тошноты радостным… одобрением.

— Ну, раз так… Я ужасно рад знакомству, — и Гомес решительно пересекает комнату, протянув ладонь для рукопожатия.

Уэнсдэй чувствует себя так, словно на её ноге внезапно сомкнулся капкан. И машинально бросает взгляд в сторону матери.